Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль

Дельбланк Свен

— Хо-хо! Старый солдат. Как говаривал король. Живучий как сорняк, мой добрый Траутветтер. Хо-хо! Старый корень.

Виллар поперхнулся смехом, лакеи тоже позволили себе устало и сдержанно улыбнуться.

— Великолепно! Грандиозно! Вылитый Траутветтер!

Господи, я чуть не потерялся в новой роли, и в какой роли. Простодушный и беспощадный старый солдат… Герман сунул руку за пазуху, пощупал свой амулет.

— Нет-нет, так не годится! — с досадой воскликнул старец. — Перед этим было намного лучше.

— Для чего надобны все эти фокусы?

— Сию минуту поймешь. Прислушайся! Неужто не слышишь?

Издалека, откуда-то из недр дома,

доносился упорный стук, нечленораздельный рев, топот ног, грохот швыряемой мебели.

— Запертый безумец. Мне следовало догадаться, что это сумасшедший дом.

Старик фыркнул. Он еще больше побледнел, но был по-прежнему на удивление бодр и зол, несмотря на свой невероятный возраст. Дерганья головы он ловко маскировал утвердительными кивками.

— Отнюдь. Отнюдь. То, что ты слышишь, — Траутветтер, фельдмаршал.

— Вот теперь вы точно лжете.

— Да, правда. Лгу. Ты — Траутветтер. А слышим мы бывшего Траутветтера.

— Еще не легче. А этот бывший Траутветтер, кто он теперь такой?

— Просто беглый солдат. Шнырял возле усадьбы с подозрительным видом. На всякий случай я велел посадить его под замок.

— Без сомнения, весьма благоразумно. По нынешним временам осторожность никак не мешает. Теперь мне можно уйти?

— Сперва надень форменный кафтан.

Игнацио держал наготове форменный кафтан. С левой стороны сверкала звезда ордена Черного орла. Кафтан застегнули, расправили на груди голубую муаровую ленту. Золоченая парадная шпага со вздохом скользнула в ножны. Желтая рука разжала непокорные пальцы Германа и втиснула в ладонь маршальский жезл.

— Charmant! Не забудь время от времени почесывать жезлом зад. Траутветтер щеголяет этой скверной привычкой. Простой солдат, нет ему нужды в приличиях и чужеземных манерах, ты ведь знаешь таких людей. Ну что же! Траутветтер, живехонький.

Опять это неприятное ощущение, словно растворяешься, улетучиваешься. Блуждая взглядом по комнате, Герман пошарил в кармане. Облизал губы и сглотнул, но заговорить не решался, из опасения услышать хриплый командный голос Траутветтера. В конце концов он прошептал:

— Мой Плутарх… Где мой Плутарх?

— Не понимаю, о чем ты.

— Небольшая книжка в пергаментном переплете, латинский Плутарх…

— Теперь он тебе не нужен.

— Дайте мне моего Плутарха.

— Черт побери, Траутветтер неграмотен! Хватит пререкаться.

— Дайте мне моего Плутарха.

— Ты же старый неученый солдат! Всё, шутки в сторону.

— Дайте мне мою книгу, или я за себя не ручаюсь! Мне нужно что-то мое, мое собственное.

Лицо старика неожиданно исказила уродливая гримаса — он словно решил сдвинуть кожу лица на макушку. Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки на груди и сунул кулаки в перчатках под мышки. Хрипло втянул воздух.

— Eh bien [56] . Отдай ему книгу, Игнацио.

Герман опустил томик в карман и тотчас немного успокоился. Непринужденно почесал жезлом задницу и произнес сиплым трауветтеровским басом:

— Хо-хо! Ну так что же, ваше превосходительство, благоволите сделать разъяснения.

Белый беззубый рот скривился в жутковатой усмешке. Старик все еще был вне себя от ярости. Голова тряслась. Рука, прижатая к серебряному рту горгоны, словно заглушала ее вопль.

— Изволь. Положение тебе известно. Завтра армиям предстоит крупная баталия. А позавчера у принца Генриха случился тяжелый приступ давней болезни (у него свищ прямой кишки) — как нельзя более

кстати! — и он отбыл в Спа, на воды. Я посоветовал королю Фридриху назначить командующим Траутветтера. Ха! Он слегка удивился. Ведь Траутветтер уже много лет в опале. Но король слишком умен, чтобы пренебречь моими советами. Сегодня ночью Траутветтер явился сюда на инструктаж. Я как раз намеревался послать за тобой, но каково же было мое удивление, когда я внезапно увидел тебя у фонтана. Н-да! Мой замысел ты уже понял. Траутветтер заперт в своих комнатах, вернее сказать, стоит сейчас передо мной, ибо отныне ты и есть Траутветтер, а то, что у меня во дворце сидит под замком какой-то полоумный дезертир, касательства к этому не имеет. Карета ждет во дворе. Ты немедля едешь в армию и принимаешь командование. Завтра ты одержишь блестящую победу. После чего можешь открыть, кто ты такой, и жить дальше как увенчанный лаврами полководец лучшей из армий.

56

Ладно (франц.).

— А если я не хочу?

— Вздор! Конечно же, хочешь. Разве ты не мечтал о лаврах полководца? Наверняка, и не один раз, а тысячу!

— А вдруг я проиграю баталию?

— Значит, старый баран Траутветтер сызнова сделал глупость, все, пожалуй, именно этого и ждут. Ты же, разумеется, без долгих церемоний вернешься к своей прежней ипостаси. У тебя есть шанс выиграть всё, а терять тебе нечего.

— Это безумие.

— Ради этого шанса тысячи славолюбивых молодых людей руку бы отдали на отсечение.

— А ну как они меня узнают?

— Узнают? Тебя?

— То бишь не узнают Траутветтера? A-а, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Не волнуйся. Опальный Траутветтер без малого одиннадцать лет безвыездно жил в своем имении. Вполне естественно, что он немножко изменился. К тому же тебе совершенно не о чем беспокоиться. Ты ведь вылитый Траутветтер.

— Но я даже полувзводом никогда не командовал!

— Ну и что? Ты и не догадываешься, как мало смекалки и умений потребно, чтобы командовать армией. Случалось, баталии выигрывали и пьяные генералы, и спящие, и сумасшедшие, и слабоумные, и даже такие, кого вообще не было на поле битвы. Тебе ли не знать. Ты ведь читал мои мемуары, а этого более чем достаточно. На всякий случай вот в этом письме я набросал кой-какие советы и указания. Если окажешься в затруднении, сломай печать.

Герман недоверчиво буравил взглядом красную сургучную кляксу.

— Безумная затея. Двух минут не пройдет, как меня разоблачат.

— Отнюдь. Ты одержишь блистательную победу. И завтра вечером станешь великим человеком, а ведь ты всегда об этом мечтал.

— Увы, да, только мне все представлялось несколько иначе, и…

— Ты, поди, вообще не очень задумывался о том, как все будет, верно?

— Пожалуй, что так.

— Лавровый венок иметь хочешь, а потрудиться ради него — нет?

Герман хмыкнул.

На мгновение стало тихо. Запертый солдат устал громыхать. На востоке у горизонта уже обозначилась алая каемка утренней зари, и кабинет был погружен в призрачный полумрак. Свечи догорали. Лакеи дремали у стен, и даже портреты словно бы клонило в сон, и они хлопали глазами. Только лик Медузы в красноватых отблесках на кирасе герцога все еще бодрствовал, беспрерывно испуская свой оцепенелый вопль. Лицо старца в огромном курчавом каштановом парике было страшно маленьким и бледным.