Пастушка Анка
Шрифт:
— Тоша, давай обедать. Солнце, наверно, уже за гору перевалило.
Крестьяне, если у них спрашивали, как пройти на мельницу, отвечали обычно так:
— А, мельница дяди Триши?! Это там, где черти ночуют, где ещё не рассвело, а уже смеркается, там, где дорога заблудилась и в ущелье за мельницей без следа пропала. Идите по следу собачьего князя Жучи — как раз туда и попадёте.
И правда, крестьяне ходят на мельницу редко. Зато собачий князь наведывается туда каждодневно, чтобы устроить засаду
За давностью никто уже не помнит, какая она была, но обида не забывается! Сначала Жуча утверждал, что печёнка была куриная, на другой год он заявил, будто она — свиная, на третий — печёнка стала уже телячьей, на четвёртый — превратилась в воловью.
А если ссора не прекратится, то в один прекрасный день мы, наверно, увидим, как за Тошей несётся Жуча и вопит:
«Отдай, ворюга, слоновью печень!»
Да, одиноко жилось дедушке Трише, и неудивительно, что очень он любил кота, единственного своего друга-приятеля. Легко ли это — взять да и бросить его в реку!
— Ржа ржавая! — снова заскрипел дед, обращаясь к мешку. — Из-за твоего кошачьего бесстыдства остаюсь я на всём белом свете один-одинёшенек. Но не миновать тебе омута, за тем и еду!
— Почему ж ты не утопил меня возле мельницы? — грустно осведомился из мешка кот. — Бултых — и нет Тоши!
— А потому, что очень буду я тосковать, глядя каждый день на твою могилу.
— А зачем гоняешь из-за меня осла? Закинул бы мешок за спину и шагал бы.
— Эх, Тоша! Да ведь за тобой столько водится всякого воровства, разбоев и жульничества, что даже возом не вывезешь. Я и так мелкие твои грехи дома оставил, чтобы осла не перегружать.
Неизвестно, сколько бы ещё времени вёл дед свою беседу, но вдруг из мешка раздался кошачий вопль:
— Стой! Запах чую! Волшебный запах жареной рыбы!
— А на меня вроде винным духом пахнуло, — откликнулся дед. Наверно, корчма близко.
— А до меня будто аромат горного сена долетел, — вставил слово осёл. — Значит, при корчме и конюшня имеется!
— Ну, герои, вперёд! — лихо скомандовал дед Триша.
— Передние и задние ноги, бегом марш! — проревел осёл.
— Мешок, не мешкай! — фыркнул кот.
И повозка с дедом и мешком, подняв облако пыли, скрылась за поворотом.
Странная корчма. Три осла без одного. Охота за луной. «Мешок, брось меня в воду!» Только кот разберёт, кто корчмарь, а кто дед Триша. Мешок пропал!
Повозка лихо подкатила к старой корчме, над входом которой были намалёваны два осла, а под ними большими буквами было выведено:
КОРЧМА «У
Завидев вывеску, дед вытаращил глаза:
— Это как же?! Написано: «У трёх ослов», а нарисованы только два. Где же третий?
— Заходи, будешь третий, — пробурчал себе под нос корчмарь Винко и тут же любезно проговорил: — Третьего осла я за вином послал. Сейчас вернётся.
Дед положил своему ослу охапку сена и, оставив мешок в повозке, вошёл в корчму.
— Вот выпью малость, разгоню печаль, а тогда и брошу поганца в реку…
Уселся старый мельник за стол, и принялись они с хозяином за водку. Славная была попойка! Так нагрузились, что обоим вдруг почудилось, будто луна с неба им подмигивает. Выскочили дед и корчмарь во двор и ну кричать что было мочи:
— Эй, ты! Спускайся к нам, мы и тебя угостим!
Но луна лишь лукаво ухмыльнулась в ответ.
— Наглость какая! — рассердились старики. — А не за лезть ли нам на небо, не отлупить ли её как следует?
Притащили они длинную лестницу, приставили её к большому ореховому дереву, из-за макушки которого выглядывало светлое лицо луны.
— Подержи-ка землю, чтоб она не качалась, — попросил корчмаря пьяный Триша, — а я мигом залезу на дерево и схвачу эту проказницу!
Взобрался дед на орешину и ахнул:
— Что же это, брат?! Вторая луна из реки глядит!
— А третья в корчму забралась, я её через окно вижу! — закричал корчмарь, показывая на лунное отражение в оконном стекле. — Слезай, дружище, скорей, не то она всю водку выпьет!
Старики влетели в корчму, но луны и след простыл. Бросились они к реке, что текла возле самого двора, но луна уже успела спрятаться за гору, и её не было видно ни в реке, ни в небе.
— Нету! Все три сбежали! — вздохнул дед Триша. — Пойдём назад в корчму. Засвети-ка лампу, надо ещё выпить.
И долго бы они ещё выпивали, если бы дед Триша вдруг не вспомнил:
— Постой, брат, я ведь должен бросить в воду мешок с котом. Или это мешок собирался меня бросить? Вот так раз! Совсем забыл, кто кого бросать должен…
Дед, пошатываясь, заковылял к повозке, взвалил мешок на спину, спустился к берегу и горестно возопил:
— Мешок, брось меня в воду! Тоша, старый дружище, брось меня!
Но ни мешок, ни кот не пошевелились.
— Значит, пощадил меня Тоша, — рассудил дед. — Ну, раз так, то и я обещаю никогда больше не красть твоё сало, а теперь пойду выпью!
— Ура! Твоя правда, брат наш! — закричали ему ослы с вывески.
К полуночи корчмарь и дед так напились, что позабыли, кто из них корчмарь, а кто дед Триша.
— Я-то корчмарь, а ты, наверно, мельник, — твердил дед.
— А может, мы оба — мельники? — сомневался корчмарь.