Пастырь Добрый
Шрифт:
— Надо ли креститься всякий раз, когда идешь мимо храма?
— А что же? Почему вы спрашиваете? Что всеобщее внимание на себя обращаете? — Батюшка остановился на минуточку. — Ну ничего, ничего, надо креститься.
— Батюшка, да когда пешком идешь еще ничего, а когда на трамвае едешь, то получается, что, не переставая, крестишься. Вот, например, в Охотном ряду, так там с трех сторон все церкви.
— А ты можешь так: Прасковее Пятнице и кн. Александру Невскому один крест положить: «Господи Иисусе Христе»… — Батюшка с благоговением положил на себе крестное знамение.
— Как читать молитвы (домашние) —
— Я очень рассеиваюсь за Херувимской. Что бы здесь читать, чтобы лучше сосредоточиться?
— А какая здесь священническая молитва?.. — сказал Батюшка и остановился в нерешительности. — Читай вот что: «Помилуй мя Боже»…
— Сколько раз (в неделю) бывать в церкви и как часто причащаться?
— Я думаю — раз в неделю, думаю, что так… Самый тяжелый был последний вопрос:
— Батюшка, сейчас такое безпокойное время… Если что–нибудь с Вами случиться, к кому идти?
Лицо Батюшки потемнело от печали и он, глядя в сторону, сказал:
— Ну, тогда к кому? — иди к о. Лазарю или к о. Сергию, — и ушел для возгласа в алтарь.
А вообще Батюшка не любил, чтобы я обращалась к кому–нибудь другому, и если это случалось по необходимости во время его пребывания в отпуске в Верее, он расспрашивал обо всем, что мне было сказано, одобряя или порицая сказанное. «У них, у молодых, свои методы», — говаривал при этом Батюшка! Я однажды просила его, чтобы он благословил меня на дружбу с кем–нибудь, потому что иной раз на душе тяжело, а попасть к самому Батюшке трудно. Батюшка как будто не понял вопроса и взволновался: «Что ты? Благословить тебя к кому–нибудь другому?»
На прощанье Батюшка еще раз назвал меня «грамотной». Спрашивала я Батюшку как–то о том, что мне делать во время предпричастных молитв, когда я не причащаюсь.
— Не знаю, что тебе и посоветовать… Ну что ж? Читать Иисусову молитву или размышление о содержании этих молитв? Да зачем же это тебе? Так когда же тебе приходится быть за обедней и не причащаться?
А я и не знала, что Батюшка видит, что я редко бываю за обедней. Когда я только начинала ходить на Маросейку, у меня была книга «Службы страстной недели», и я с ней часто становилась возле правого хора, чтобы следить за службой, которую тогда плохо знала. Одна из певчих затащила меня на клирос из–за этой книги, а я так там и осталась, пока регентша Маруся не спросила меня, кто меня благословил там стоять. Я пошла к Батюшке. Оказалось он уже обратил внимание на то, что я там стою: «А я–то смотрю: почему она там?» — но петь благословил.
Когда я с благословения Батюшки надела косынку, он не раз, видя меня в черной косынке, говорил: «Ах ты моя монашка! Теперь и до ушей никак не доберешься, выдрать нельзя!»
Не позволял мне Батюшка распоряжаться моим жалованьем, но отдавать маме и тратить только с ее согласия. Даже когда раз я заплатила дороже за понадобившуюся мне для записок Триодь, он по миновании в ней надобности взял ее у меня и отдал деньги. Трудно мне было расстаться с этой книгой, но возражать я не смела. «Ведь тебе же она в самом деле не нужна, (т. е. нужна) только теперь, а потом я ее тебе устрою, у меня тут спрашивали. А ты уж от мамы (таких) секретов не имей».
—
Батюшка улыбнулся: «А я хочу, чтобы вы были хороши не только с моими домашними, а ко всем относились ласково и любовно ради Господа».
Спросила как–то Батюшку о милостыне. Сначала он мне сказал:
— Подавай, когда есть с собою деньги. Подать милостыню наедине хорошо, а из тщеславия не нужно. А лучше выбрать кого–нибудь одного, какого–нибудь человека, о котором наверняка знаешь, что он нуждается, и ему помогать. А то часто бывает, что нищие обманывают.
— Батюшка, а не лучше ли просто класть на тарелку для бедных?
— Можно и так.
У меня были знакомые старики — муж и жена, с которыми я когда–то познакомилась на лекциях во Дворце искусств. Она болела ревматизмом и подагрой, руки у нее были скрюченные, ноги не ходили, муж возил ее на колясочке. Потом и он заболел, они нуждались в помощи. Надо было помочь им продавать вещи. Хотя это были мои знакомые, но моя мать и сестра тоже у них бывали. Мне же Батюшка не велел к ним ходить: «Ну что ж, не ходи, ведь мама помогает. А что касается продажи вещей, то это не всякому можно, ты и не берись». Когда же Батюшка узнал, что эти люди считают для меня веру вредным увлечением и всячески стараются меня отвлечь от церкви, то и вовсе запретил к ним ходить.
Как–то мне неприятно было сказать неправду человеку, который ко мне относился хорошо. (Я пропускала работу из–за экзамена).
— Ну что там — в хороших отношениях? Не все ли равно — лгать. А грехтвой я тебе разрешаю, — сказал Батюшка со властью, благословляя меня.
О прислуге: — Если медленно делает — ничего, только была бы честная. А то тут одни взяли прислугу и не могли нахвалиться: «Дуня, Дуня», — дело в руках горит. А ушли все и вдруг приходят — квартира обокрадена. Дуня и воров привела. Вот какой народ теперь!
— У тебя есть мое правило? Ну как оно тебе (нравится)? Я вот тут дал одной учительнице, она мне сказала, что оно ей очень помогло. (Речь шла о «Кратком правиле благочестивой жизни», которое называлось у нас «Батюшкиным» и было взято им из книги еп. Платона Костромского «Напоминание священнику о его обязанностях». Еще была в употреблении, с благословения Батюшки, «Исповедь внутреннего человека», принадлежащая кому–то из Оптинских старцев).
Один раз на исповеди я засмеялась по какому–то поводу, — что–то в Батюшкиных словах показалось мне шуткой. Никогда не забуду той грозной синей искры, которая как молния блеснула в Батюшкиных очах.
«К Святой Чаше надо подходить со вниманием и благоговением».
Когда бывало подходишь приобщаться, то на словах «приобщается раба Божия девица Елена во оставление грехов ея и в жизнь вечную» голос Батюшки приобретал какую–то особенную мягкость, выражая особый мир и любовь.