Пастырь пустыни
Шрифт:
Услышав горечь в его словах, кузнец не смог придумать ничего лучше, чем сказать:
— Ну, Ингрэм, люди, по правде говоря, сожалеют о том, что произошло. Ты, наверное, знаешь, что они сделали сейчас с Рыжим Моффетом?
— Не знаю, — сказал священник, бледнея от одного имени этого человека.
— Они посадили его в тюрьму! За то, что он с тобой сделал, — и за убийство Бена Холмэна.
— Он убил человека? — медленно переспросил священник.
— Насмерть застрелил.
— Однако это было в равном бою, полагаю? — спросил
— Откуда ты знаешь? — удивился кузнец.
— Потому что он такой человек.
— Честно говоря, ты прав. Это был равный бой. А Холмэн был негодяем. Но все равно — мы слишком много вытерпели от Рыжего. Он должен получить урок. Но я тут подумал, что стоит прогуляться к тебе и спросить о моей дочурке. Ты порвал с ней окончательно и все такое, Ингрэм?
Священник промолчал.
— Ты подумай как следует, — предложил Васа. — Эта девочка вся — огонь и порыв. У нее бывает десять мыслей в минуту, и девять из этих десяти — неверные. Ты подумай и извести ее потом о своем решении.
— Спасибо, — сказал Ингрэм.
Мистер Васа почувствовал себя очень некомфортно.
К этому времени он сильно вспотел, и теперь, когда все было сказано, молча встал и вышел. Кузнец торопливо шел по улице, словно желая оставить неприятное чувство как можно дальше за спиной.
Нельзя сказать, что Реджинальд Ингрэм взбодрился духом после визита этого посла. Он так глубоко погрузился в пучину стыда, что чувствовал, будто ничто не может вернуть ему самоуважение. Однако теперь у него появился новый повод для самоистязания. Рыжий Моффет оказался в тюрьме. Должен ли он как христианин и священник посетить своего врага?
Ингрэм терзался, размышляя об этом, до тех пор, пока в его хижине не появился священник Педро. Он был переполнен новостями и мог рассказать в деталях обо всем, что касалось ареста Моффета.
— Дьявол наказан! — объявил доминиканец. — Теперь Рыжий Моффет корчится в тюрьме в страхе за свою жизнь.
— Как вы думаете, его повесят за то, что он сделал? — спросил Ингрэм со смесью тоски и любопытства.
— По закону — нет, — ответил священник. — Суд присяжных Биллмэна не может осудить Моффета за убийство Бена Холмэна, который был известным мерзавцем. Но для бедняги Рыжего есть другая опасность.
— Другая опасность?
— Ну конечно. Знаете, существует такая штука как толпа.
— Я не понимаю.
— Поймете, если этим вечером выйдете в центр города. По городу уже идет шепоток, и я думаю, что после наступления темноты вокруг тюрьмы соберется приличная толпа намеревающихся вытащить Рыжего и повесить.
— Погодите! — воскликнул Ингрэм. — Я думал, что Рыжий Моффет пользуется в городе популярностью.
— Шесть дней в неделю — да, — сказал доминиканец. — Но на седьмой день его враги могут оказаться в седле, а сегодня, кажется, и есть этот седьмой день.
Сказав это, брат Педро вышел, а Ингрэм погрузился в меланхолическое состояние, в котором
Но когда наступил вечер, он уже знал, что должен делать. Он пойдет к тюрьме и будет рядом, когда наступит решительный момент. Что конкретно побудило его пойти, он не знал. Он не мог искренне сказать, что желает здоровяку Моффету добра. И тем не менее…
Идя по улице, священник твердил себе, что, в случае нападения толпы, попытается сделать для заключенного все, что может. Когда он добрался до окрестностей тюрьмы, то обнаружил там толпу, состоявшую из людей всех возрастов и социальных статусов. И у каждого на устах была одна тема — участь Рыжего Моффета, который сейчас сидел в тюрьме в ожидании своего конца.
Священник прошел через толпу, как привидение; казалось, никто его не слышит и не видит. Его присутствие было неосязаемым, не стоящим внимания.
Это была странная толпа — люди собирались маленькими группками то тут, то там, и говорили тихими, серьезными голосами. Иногда из толпы доносились более громкие и резкие голоса. Это кто-то вспоминал какой-нибудь дурной поступок со стороны Рыжего Моффета, какой-то эпизод из его прошлого, где не обошлось без стрельбы и крови.
Священник направился к тюрьме; он обнаружил, что дверь ее заперта на замок. Когда он постучал, приглушенный голос внутри сказал:
— Это священник, Ингрэм.
— Пусть тогда войдет, — сказал другой голос.
Дверь приотворилась ровно настолько, чтобы юноша смог проскользнуть внутрь; вслед за ним с улицы тут же ринулась толпа. Но дверь с громким стуком захлопнулась прежде, чем кто-либо достиг цели.
Снаружи послышались громкие проклятия, и в дверь заколотили люди с требованием, чтобы их впустили.
Внутри Ингрэм обнаружил заместителя шерифа и еще двух человек с бледными лицами, угрюмо взглянувших на него.
— Что тебе здесь нужно, Ингрэм? — спросил Дик Бинни. — Ты пришел надсмехаться над Рыжим Моффетом?
— Нет, — тихо сказал Ингрэм. — Но я бы хотел поговорить с ним, если возможно.
— Иди прямо по коридору. Найдешь его там.
И священник пошел по коридору, и за прутьями решетки, в тени, он увидел силуэт мужчины, лицо которого то и дело освещалось бледным красноватым светом, когда он затягивался сигаретой.
— Моффет? — спросил священник.
— Да. Кто это?
— Реджинальд Ингрэм.
— А, ты пришел сюда полюбоваться на мой конец?
— Я пришел сюда помолиться за тебя, брат, — сказал Ингрэм.
— Какого черта? — крикнул Рыжий Моффет. — Думаешь, мне нужен скулеж какого-то трусливого ублюдка священника?
Ингрэм, пошатываясь, подошел к прутьям решетки. Он схватился за них и почти повис, тяжело дыша; в крови и голове у него бушевала ярость. Человек за решеткой, в свою очередь, тоже приблизился к прутьям.
— Эй, — усмехнулся он, — неужели тебя так раздражает, когда я называю тебя по имени?