Пастырь

Седых Александр Иванович

– Есть в селе и несознательные единоличники, – скривился, как от горькой редьки, поселковый старшина. – При анархии каждый волен жить свободно, без указки властей. Однако общественная справедливость должна соблюдаться. Каждый имеет земли и имущества сколько сможет использовать. Вот у местного барина и изъяли в общественное пользование лишнюю землю и коней. Оставили ему лошадь с коляской да вот этот луг. Левое крыло дома и все хозпостройки тоже к обществу отошли. Всё равно ему одному не использовать. Но мы не грабители, лишнего не отнимаем. Деньги там и разное нажитое барахлишко –

всё при хозяине осталось. В доме только свободное гостевое крыло к обществу перешло. Разве это не справедливо?

– Справедливо, Нестор Иванович, – с улыбкой признал юный анархист и поймал батьку на слове: – Значит, всё имущество, что я смогу использовать на благо общества, можно при себе оставить?

– И тем, которым в личных целях пользуешься, тоже владеть не возбраняется, – опрометчиво подтвердил притязания хитрого инока сельский старшина.

– Ну тогда пять первых телег вместе с конями мои, – огорчил Алексей.

– А не жирно ли одному? – нахмурил брови батька Махно.

– Так я же с товарищами, – кивнул на Андрея и Вито деловой инок. – Когда тут лечебницу организуем, ещё нужных людей подтянем.

– Никак ты, батюшка, и в медицине смыслишь? – удивлённо посмотрел на странного монаха Махно.

– В нетрадиционной, – скромно склонил голову инок.

– Знахарь, что ли?

– Можно и так назвать, – усмехнулся знаток народной медицины. – Только обучали меня старые практики, поэтому методика лечения сильно отличается от современной.

– И где учили? – с прищуром глянул на странного лекаря Махно.

– Курс военно-полевой хирургии прошёл на линии Юго-Западного фронта, а общую медицинскую практику получил в Китае.

– Эк тебя, батюшка, по миру бросало, – завистливо вздохнув, мотнул головой удивлённый революционер и натужно кашлянул в кулак. – А я только по родному краю бродил, да ещё по тюремному двору изрядно покружил. Может, ты и чахотку лечишь?

– Самостоятельно ещё не пробовал, но со стороны наблюдал за процессом излечения, – пожал плечами Алексей. – Один мой товарищ по Сахалинской каторге прошёл в Китае полный курс – выздоровел.

– За что сам-то сидел? – догадался о тёмных пятнах в биографии ряженого инока бывалый узник.

– За политику, – не стал скрывать анархист со стажем.

– Я тоже за политику, – гордо вскинул голову батька Махно.

– Ну, значит, будем теперь вместе анархистское общество строить, – открыто улыбнулся Алексей и подмигнул. – Только у каждого своя свобода творчества.

– Не желаешь идти под мою руку, становись рядом, – согласился с личной свободой соратника старший анархист. – Только скажи хоть, что в твоих телегах за добро осталось?

– Две большие армейские палатки, тюки медикаментов и бинтов, – принялся тыкать пальцем в гружёные доверху повозки Алексей. – Консервы, инструменты, ящик с динамитом, ящик с пистолетами, патроны к ним и пулемёту, ещё…

– А пистолеты и пулемёт тебе, знахарь, зачем? – не хотелось упускать из рук нужные в хозяйстве вещи батьке Махно.

– При анархии армии нет, каждый сознательный гражданин должен встать на защиту свободы, – напомнил пункты анархистского учения молодой коллега.

– Так

священникам самим убивать вроде как страшный грех, – попытался отжать ценное имущество хозяйственный старшина.

– Я буду лишь направлять адептов анархии, указывая верные цели, – смиренно опустил голову праведный инок. – Ещё постараюсь хорошо обучить свою паству военному делу, имеется у меня богатый опыт.

– Уж в этом я не сомневаюсь, – криво усмехнувшись, окинул стройную фигуру атлета Махно. На мирного богомольца высокорослый широкоплечий крепыш походил мало, скорее смахивал на переодетого борца или царского гренадера из отборной роты. – Чёрт с тобой, батюшка, оставляй один пулемёт себе, авось обучишь кого сносно стрелять.

– Дозволь, Нестор Иванович, поставить палатки на этом чудесном лугу, – окинул взором зеленеющий простор Алексей.

– А вот об этом, товарищи единоличники, договаривайтесь между собой, – мстительно усмехнулся сельский старшина и кивнул в сторону бывшего помещика. – Данным наделом владеет Борис Николаевич Метельников. В агрономы к нашей коммуне идти не захотел и землю под пахоту не отдал. Может тебе, батюшка, в аренду сдаст – потолкуй с куркулём.

Говорили громко, содержание всей беседы было отлично слышно на крыльце дома. Поэтому Алексею не пришлось заново объяснять суть просьбы. Когда он подошёл к хозяину, тот лишь пыхнул трубкой и махнул рукой.

– Независимые люди должны держаться друг друга. Как только расположитесь, господин Ронин, заходите, чаю попьём, о делах потолкуем.

– Спасибо, Борис Николаевич, через час обязательно загляну, – вежливо склонил голову Алексей. Спокойный вид недавно ограбленного владельца имения ему понравился.

Большие палатки решили пока не ставить, телеги и автопоезд расположили по кругу, лошадей завели внутрь охранного периметра. Лагерь обустраивали по-походному, как привыкли за время опасных странствий. Огородили метровыми кольями, между которых натянули двойной ряд стальной колючей проволоки. Каждую жилу подключили к клеммам ящика с конденсаторами. Удар тока надёжно отгонял крупную любопытствующую живность.

Завистливые взгляды сельских аборигенов говорили о горячем желании запустить лапу под брезентовый тент на чужих телегах. Конечно, исключительно из чистого любопытства – люди-то вокруг лагеря вертелись сплошь с одухотворёнными честными лицами, только самогоном с их стороны попахивало сильно.

Заканчивая фортификационное сооружение, добрый батюшка Алексей пожелал всем гуттаперчевым селянам интересной познавательной ночи.

– Пусть познакомятся неучи с электричеством. Надо нести свет науки в тёмные народные массы. Вито, подготовь иллюминацию, подключи прожекторы к контактным реле.

– Сирену включать будем? – деловито возясь с охранной сигнализацией, спросил Лосано.

– Нет, пусть крикуны сами глотки рвут, – решил не будить всё село дикими звуками добрый батюшка. – Матюги местным собакам привычнее слышать, быстрее успокоятся. Не переусердствуй там с напряжением и силой тока, мне молчаливые покойники не нужны, пусть поджаренные живчики других охочих мародёров распугивают истошными визгами.