Пастырь
Шрифт:
Среди состязающихся были, разумеется, юноши из обоих родов – Онисе и Гелы, и хотя они не разговаривали друг с другом, но принимали участие в общей игре.
Игра оживилась. Нападающие кружились, как ястребы вокруг своих жертв, но и защищающие выказывали немалую зоркость и осторожность.
Один из нападающих, юноша лет шестнадцати, налетел стремительно, как сорвавшаяся с неба звезда, сделал несколько ловких прыжков и, в мгновение ока завладев шапкой, понесся с нею к условной черте. Все повскакали и кинулись за похитителем, но он успел намного опередить преследующих и, уверенный в своем беге, играя, несся вперед.
– Выручай,
– Не будь он из рода Онисе, знал бы я, как с ним расправиться, – ответил тот.
– Какое нам дело, что он из рода Онисе? Нашел, когда с этим считаться? – сердито проворчал побежденный.
– Кровь за нами, – нельзя нам их задевать!
– Ой ли? Лучше сознайся, что не можешь догнать его! – подзадорил первый.
– Ну, так смотри на меня! – с задором крикнул Гиваргий и сделал бешеный скачок вперед.
Он весь напрягся, мускулы вздулись, ноздри расширились и покраснели. Скоро всем стало видно, что в беге Гиваргий сильнее противника: с каждой секундой он как бы все ближе притягивал его к себе.
– А ну-ка еще! – подбадривал народ.
– Скорее, Гугуа, скорее! – кричали другие.
Гугуа обернулся и увидел своего преследователя. Он усилил скорость. Теперь оба бежали изо всех сил, но расстояние между ними становилось все короче и короче. Гугуа бежал, свободно перебирая ногами, не чувствуя усталости, но преследователь все же нагнал его, поравнялся с ним.
– Не уйдешь! – заносчиво крикнул он и протянул руку к шапке.
– Схватил, схватил! – закричали в толпе, но Гугуа отскочил в сторону, оттолкнул протянутую руку противника, и тот, оступившись, растянулся на земле.
В толпе захохотали, Гугуа оглянулся на упавшего и крикнул:
– Эй, парень, что ты там нашел на земле?… И мне доля полагается!
Гиваргий вскочил и вскоре снова нагнал его. На этот раз он не дал ему увернуться, схватил его за полу архалука и притянул к себе.
– Будешь хвастаться? – и он обхватил его рукой.
Гугуа теперь только узнал противника – из рода своих кровных врагов.
– Брось, Гиваргий! Где у тебя совесть, что ты затеваешь игру со мной? – резко сказал он.
– Вот она! – так же резко ответил Гиваргий.
– За тобою кровь наша, разве не знаешь, что, по обычаю, тебе следует нас сторониться, избегать нас.
– Не за нами кровь, а за вами, это вы покрыли позором голову брата нашего, согнали его с хозяйства, и ты еще хочешь, чтобы я сторонился тебя?
– Отпусти! – закричал Гугуа и ударил его рукой в грудь.
Оба они были юны, но самолюбивы и храбры, оба получили в наследство от отцов кровь и обычаи гор. Оба поняли, что мирно им не разойтись, но, к счастью, они были безоружны, – этого требовали законы игры.
– Не отпущу! – ответил Гиваргий.
Они схватились и разошлись. Потом, измерив друг друга взглядом, снова сошлись, нанесли друг другу удары, и началась рукопашная схватка.
Смотрящие не сразу сообразили, что происходит, но уже мгновение спустя поднялся шум, послышались крики, угрозы, засверкало, зазвенело оружие. Родня и сторонники Онисе и Гелы пошли друг против друга. Остальные кинулись их разнимать, успокаивать, уговаривать, увещевать. После долгих волнений удалось наконец разнять враждующих, однако несколько человек оказалось легко раненными.
Народ успокоился,
Через неделю в совете Самеба собрался сход и вынес такое решение:
«Маквала, как виновница всех несчастий, изменившая мужу и долгу своему, опозорившая теми и свой дом, обесчестившая семью и родню, должна быть проклята и изгнана из Хеви.
«Онисе, покрывший бесчестием женщину и оскорбивший семью соседа, опозоривший достоинство мужчины, нарушивший уклад теми, должен быть проклят и изгнан из теми.
«Гела, проливший кровь соседа и собрата, первый виновник тяжкого проступка жены, нарушивший мир теми, преступивший волю теми, – он вернул себе жену, вопреки решению теми, – должен быть проклят и изгнан из теми.
«Всех троих изгнать из пределов теми, всех троих отлучить от теми и предать проклятию.
«Отныне, – продолжал оглашать волю народа один из старейших, – они отрешены от нашего теми, лишены очага нашего, земли нашей и вод наших… Они не удостоятся ни слез наших, ни погребения на родной земле, ни прикосновения к святыням нашим, ни молитв. И тот, кто протянет им руку помощи, подаст воду жаждущим, пригреет и пожалеет замерзающих, будет проклят и изгнан из теми».
– Аминь! – воскликнул народ, и долгим гулом отдалось это слово в горах. Издревле прославленное величие было в этом решении. И все подчинились, покорились ему, как некой таинственной силе.
В память печального события вырыли глубокую яму и вбили в нее высокий камень.
С этого дня два враждующих рода помирились через посредников и из кровных врагов превратились в связанных узами братства самоотверженных друзей.
Народ успокоился, устроил приношения святыням, и во время семейного пиршества старшие из родов Гелы и Онисе побратались, младшие были усыновлены женами старших, и все породнились взаимно.
Изгнанные лишались всего, даже средств на поддержание жизни; с великой болью прощались они с родной землей, с самыми крошечными камешками ее, ставшими такими дорогими отныне.
13
Уйдя от суетного мира, пастырь Онуфрий жил отшельником в скалах Бурсачиры Далеко в горах гремело его имя, прославленное разумом и добротой, святостью и самоотверженностью. Неустанной молитвой, долгим постом и воздержанием возвысился он до высокого сана пастыря. Он жил в скале, в пещере, разделенной на две комнаты. Сложенная из больших камней тахта, грубо выточенный деревянный стол и несколько табуреток составляли всю обстановку его жилья. Кроме того, в восточном углу одной из комнат воздвигнул он каменный алтарь, на котором покоились крест и библия. На полках, выдолбленных в стенах, лежали сушеные целебные травы, стояла глиняная посуда, были разложены инструменты, необходимые при врачевании. Пребывая в постоянном одиночестве, он богатством души своей возвышал свою убогую, полную лишений жизнь, и обретал в этом мир. Он лишь тогда спускался к людям, когда какому-нибудь несчастному, страждущему душой или телом, требовались его помощь и поддержка. И милосердие пробуждало в нем необъятные силы, изумлявшие многих. Он врачевал больного, утишал его страдания, наставлял его на путь истинный.