Пастыри чудовищ
Шрифт:
И все же — какая Печать? Какой у него Дар?
Прислониться к стене и вспомнить.
Вот он пристраивает бабочку в рамке. Вот берет иголку, поворачивает ладонь… и на руке след — не снежинка, как у меня, не лук и стрела, как было бы у мага-лучника… не меч, не огонь, не волна, не знак ветра, не цветок…
Меня некстати потянули за рукав — и в полутьме я чуть было от чрезмерного расстройства не заехал в нос некрепко стоящему на ногах Лортену.
— Дружище! — возмутился тот. — Везде тебя ищу. Готов был спасать от… ужасной женщины, да.
На это мне возразить было нечего. Я только перебирал мысленно виды Печатей — пламя, рыба, длань — знак Целительницы, глаз — Знак Следопыта, свирель… что же там было?
— Совершенно чокнутый, — бурчал между тем Лортен. — Никто понять не может, зачем Гризельда взяла его в группу… ни разу не явился пропустить стаканчик — можешь себе представить!!
Тут я на время отвлекся от мысленного перебора Печатей. И до меня дошло во всей красе.
— Ты же не хочешь сказать, что местные ковчежники — четыре бабы и этот маньяк?!
— И теперь еще ты, — нежно заверил глава питомника, обвивая меня за шею. — Это нужно отметить, а? Совершим возлияние в честь твоих великих подвигов, а?
У меня духу не хватило отказаться.
Когда я уже уходил за Лортеном, крыса вскрикнула, будто ударившись обо что-то твердое. И я наконец вспомнил, что за знак был на ладони у моего неприятного прошлого, с которым нужно расстаться как можно скорее.
Щит. Знак полной неуязвимости.
Вот тогда-то я и понял, что сигануть с этого корабля будет непросто.
БАБОЧКА В КРЕПОСТИ. Ч. 1
«…и разгневались боги на людей за грехи и злобу. Призвали они Снежную Деву Дайру —
и наслала она на землю страшный холод. А супруг Девы, Даритель Огня Йенх,
затушил все очаги, и людям нечем было разжечь даже свечи.
Собрались тогда люди в храме и начали молиться Дарителю Огня и Снежной Деве,
чтобы те смилостивились над ними. И даже суровая Снежная Дева усомнилась
и спросила у супруга: не дать ли людям тепла? «Я дам им огонь, —
ответил ей Даритель, — если хоть кто-нибудь согласится стать огнём ради них».
А время шло, и дети плакали, и женщины возносили молитвы —
и не было в мире тех, кто сгорел бы ради грешных людей.
Но тут от снежного сна очнулась маленькая бабочка, случайно
согретая теплом людских тел. Как стало ей их жаль, как захотелось
спасти несчастных детей! И когда сердце храброй бабочки переполнилось
жалостью —
несколько мгновений горела она — но этого хватило людям,
чтобы зажечь первую свечу. Даритель и его супруга помиловали
людей и вернули им тепло, как и обещали.
А Даритель Огня сделал так, что крылья бабочки аталии и сейчас ещё будто
обагрены пламенем…»
Нук Йалокин
«Легенды и мифы древней Кайетты»
ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ
Даарду Хаата слушает лес. Перекликается со птицами на их трескучем наречии, неслышно ступает по мхам, шепчется с папоротниками. Иногда растопыривает длинные пальцы, похожие на корни диковинного растения — и приникает к коре дуба или сосны. И сама — маленькая, хрупкая, в грубой накидке, свитой из стеблей крапивного волокна — кажется деревцом, потревоженным ветром. Случайно прислонённым к лесному гиганту.
Гриз не торопит, хотя времени немного. Идёт по чуть заметной звериной тропке — вдыхая лесные запахи и углубляясь в вечернюю чащу.
Как в диковинный храм.
— Лес слышит, — голос Хааты тоже слит. С шепотами листвы. — Лес боится. Птицы говорят — чужие пришли. Чужие злы. И глупы. Птицы плачут над ними в небе. Чужаки ведут псов, и те голодны и злы тоже.
— Сколько с ними псов?
Бледная кожа даарду словно вбирает краски леса — и напитывается коричневатостью ствола, и зеленью иглицы, и по ней начинают змеиться трещины…
Раскосые глаза прикрыты густыми ресницами, оливкового цвета губы сжаты.
— Лес слышит двух. Но, может, больше. Люди Камня громкие, вонючие. За ними не услышишь живого.
Смертники. С двумя псами, да ещё к ночи… наверняка ведь половина ещё и пьяна, да кто-то — наверняка и не охотник вовсе.
И никто наполовину не соображает, с чем они могут столкнуться в этой чаще.
— Сколько там их самих?
— Три… четыре… шесть… больше. Смердят, кричат.
Хаата презрительно фыркает носом, будто учуяв вонь. Юркой лаской скользит, почти обвиваясь вокруг ствола.
— Разбегаются — одни туда, другие сюда. Мы хотим забрать у них, сестра? Забрать, за кем они пришли?
— Забрать, за кем они пришли, — тихо повторяет Гриз и не замечает, что голос у неё становится легким и шелестящим, как у даарду, когда те пытаются говорить на общекайетском. — Слушай, Хаата. Слушай.
Хаата изгнана из своего племени. Из числа тех, кто живёт под землёй и называет себя даарду — Людьми Корня, и кого остальные называют терраантами, коренниками, Дикими Людьми.
Хаата изгнана и научилась говорить на языке «Людей Камня», и спать в их домах, а не в подземных жилищах, и даже читать.