Пастыри. Черные бабочки
Шрифт:
Митя, выглянув из-за толстого мужика в синей спецовке, тоже глянул на барельефы – и похолодел. Ему раньше никогда не приходило в голову рассмотреть, чем украшена станция «Перово». Оказалось – тут полный набор мраморной жути: апокалипсический «конь блед», некое чудище, то ли лев, то ли тигр «рыкающий», зловещее языческое солнце-Ярило и не менее ужасная птица Рух. А может, Алконост. Или Гамаюн...
«Хоть капище устраивай! И ведь в советское время делали», – подумал Митя, но тут с гулом и воем пришел состав, и мысли о перовских чудищах сами собой куда-то делись.
Народу в поезде оказалось
На «Таганской» Митя едва не провалил всю свою «операцию». Выход в город с кольцевой закрыли еще в ноябре прошлого года, но обдолбанный Петрович то ли забыл об этом, то ли вообще не знал. Выйдя из вагона на «Марксистской», он походкой робота Вертера двинулся на переход, но возле эскалатора наткнулся на щит, сообщающий, что для выхода в город нужно пользоваться станцией «Таганская-радиальная». Митя в это время шел по пятам за Антоном и, когда тот резко развернулся, оказался с ним лицом к лицу.
Не найдя ничего лучшего, сыщик сделал вид, что у него развязался шнурок на ботинке, и присел, склонив голову. Тут же на Митю налетела сзади какая-то чернявая тетка и возмущенно закудахтала на весь переход:
– Ну, ты что?! А если в я упала? Совсем ума нет, да?
Стиснув зубы, Митя промолчал, внимательно наблюдая исподлобья, как Антошка пошаркал мимо, так и не заметив одноклассника.
Но самое сложное началось, когда «объект» добрался до сталинской высотки на Котельнической набережной. Про этот величественный и очень красивый, чего уж там, дом Митя знал только одно: что раньше в нем жили советские знаменитости, а теперь его населяют родственники олигархов – так говорили по телевизору.
Антон, войдя во двор высотки, пересек автостоянку, подошел к выкрашенной половой коричневой краской железной двери в стене одноэтажной пристройки и скрылся внутри.
Митя от огорчения аж покраснел: ну надо же – проделать такой путь, и все впустую!
Но тут его внимание привлекла компания ребят, появившихся во дворе. Одетые, как и Антошка, во все черное, двое пацанов и три девчонки знакомой сомнамбулической походкой дошли до коричневой двери и исчезли за ней.
А за ними уже тянулись новые глумы. По одному и группами, одинаково черные и одинаково заторможенные, они шли и шли, точно на только им слышные звуки дудочки Гаммельнского крысолова.
Мите стало страшно. Посреди Москвы средь бела дня происходило что-то необъяснимое, какая-то чертовщина.
«Надо звонить графу, – подумал мальчик, – или Громыко. Или в милицию?»
Спрятавшись за серебристым «пежо», Митя кусал губы. С одной стороны, позвонить не проблема – вот он, телефон, в кармане лежит. С другой, – а вдруг окажется, что у дурацких глумов в этой хибаре сейшн какой-нибудь? Сидят они там, музыку свою идиотскую слушают, ну, может быть, таблетки глотают и травку курят... А может, и нет!
Как назло, не вспоминалось ничего подходящего из Цинь Линя. Древний китаец наверняка писал что-то про трудность принятия правильного
Еще несколько глумов черными тенями пересекли двор и пропали за дверью. Над голыми ветвями тополей торчали перевернутыми свеклами купола какой-то церкви. Хрипло каркнула ворона. В дальнем конце двора появилась парочка пенсионеров с собачками...
«А, была – не была!» – решил Митя, выпрямился, поудобнее пристроил рюкзачок за спиной, и с самым независимым видом двинулся к зловещей двери.
Перед тем, как потянуть за круглую железную ручку, он отметил про себя, что на стене возле верхней петли нарисована черная бабочка. Точно такая же, как на щеке Антошки.
Глубоко вдохнув, Митя приоткрыл оказавшуюся неожиданно тугой дверь и скользнул внутрь, в тревожный полумрак...
Казалось, этот молчаливый марш по совершенно темным тоннелям не закончится никогда. Вокруг Мити мерно вышагивали глумы, десятки глумов, и если бы не они, мальчик давно уже потерялся бы. Но постоянно натыкаясь на идущих, Митя сохранял направление, стараясь не отстать.
Конечно, Антошку он давным-давно упустил из виду, и дело было даже не в кромешной тьме, царящей вокруг. Просто глумов оказалось так много, что даже на свету Петрович затерялся бы среди одинаково черных причесок и одинаково черных одежд.
В подземелье Митя попал по ржавой лестнице, ведущей из пристройки метров на десять вниз. Когда железная дверь хлопнула у него за спиной, он вдруг ощутил, что совершает большую глупость, вторгаясь на чужую и явно запретную территорию. Но тут следом в пристройку вошло еще несколько глумов и, чтобы не раскрыть себя, Мите пришлось вместе с ними спускаться под землю.
И вот он чуть ли не час бредет вместе с другими глумами куда-то, и ему уже даже не страшно. Ему – никак. Никак – и все! Потому что в этой сырой, вязкой темноте «как» быть не может...
Тоннель закончился – Митя понял это по ставшему гулким эху шагов. Вокруг по-прежнему царил мрак. Зато появился холодный ветерок, принесший с собой запах ржавчины, болота и горелой пластмассы.
А потом из темноты начали выплывать звуки.
Поначалу еле различимые, они слились в прекрасную и возвышенную мелодию, которая очаровывала, звала, манила куда-то, и Митя неожиданно почувствовал, как успокаивается. Никто не собирался его обижать. Тут вообще никто никому не хотел зла. И ребята, шагавшие вместе с ним по тоннелю, вовсе не были какими-то оболваненными и заколдованными биороботами. Просто вся та, верхняя жизнь по сравнению со здешней удивительной музыкой для них казалось ничего не значащей ерундой.
Впереди вспыхнул неяркий, приятный свет, какой дает живое, теплое пламя. Из мрака выступили облицованные темно-красным гранитом своды, лепнина, покрытые пылью узорчатые люстры.
«Это же метро! – понял Митя, – Только вот станция какая-то неизвестная... На „Киевскую“ чем-то похожа. Или нет, скорее на „Комсомольскую“!»
Глумы начали останавливаться, некоторые разбредались в стороны, теряясь за колоннами. Митю же потянуло вперед, туда, где потрескивали вокруг огромного, метра три в диаметре, темного шара с десяток факелов.