Пасьянс на красной масти
Шрифт:
— А что, — встрепенулся Вася. — Звучит неплохо! Его глаза загорелись надеждой на возврат потерянных
денег. Виктор окончательно скис и принялся что-то чертить на лежащей перед ним бумаге.
— Авантюра, конечно, чистой воды, — поморщился Храповицкий.
— Рискованно, согласен. Но еще не поздно отказаться, — заметил я лицемерно. Я понимал, что ничего лучшего никто из них все равно не придумает.
— Сколько у твоего кретина сейчас? — спросил Храповицкий, подаваясь вперед в кресле.
— Шесть процентов уже готовы голосовать за него, — ответил я. Что было небольшим преувеличением.
— А у Силкина с Рукавишниковым? — ревниво осведомился Вася. Он покосился на шелковый платок в нагрудном кармане пиджака и щипнул его, придавая большую пышность.
— У Силкина двадцать пять. А у Рукавишникова — около двадцати. Довольно много народу еще не определилось.
— А в какую сумму в целом обойдется нам этот подпольщик? — забеспокоился Вася.
— Думаю, тысяч в триста долларов, не больше, — ответил я небрежно.
— А ты уже сообщил ему, как мы собираемся распорядиться его голосами во втором туре? — спросил практичный Храповицкий. Он не любил неясности.
— Зачем раньше времени подрезать ему крылья? Он только-только начал разогреваться. Необходимо, чтобы он верил в свою победу.
— А если он откажется поддержать того, кого нужно нам? — полюбопытствовал Виктор. Он не верил в успех и не скрывал этого.
— Тогда к нашим убыткам в два с чем-то миллиона нам придется добавить еще триста тысяч долларов, — пожал я плечами. — Иными словами, увеличить их на десять—двенадцать процентов.
— «Ламборджини» можно купить на триста тысяч! — сварливо произнес Вася, бросая взгляд на принесенный им цветной каталог спортивных автомобилей.
— Интересно, каким образом вы бы ездили втроем в двухместной машине? — поинтересовался я. — По очереди? Или вместе, как трехглавый змей?
— Ну ладно, хватит резвиться, — оборвал Храповицкий, которого перспектива езды на автомобиле вместе с пьяным Васей и надутым Виктором обрадовала не больше, чем угроза пребывания в клетке. — Я уже одобрил твой замысел. Выбирать-то, собственно, не приходится. Только учти. Если у тебя что-то не получится, то отвечать будешь своей зарплатой.
— Я, между прочим, не гарантировал успеха, — попробовал возразить я.
— А теперь гарантируешь! — прервал Храповицкий. — И в любом случае передай этому болвану, — он грозно повысил голос, — что если он еще раз упомянет меня публично, то я лично откручу ему голову.
— Он не заметит потери, — утешил я.
— Любишь ты отморозков, — саркастически заметил Виктор.
— Да, — признался я со вздохом. — Ничего не могу с собой поделать. Потому с вами и работаю.
2
Когда я утверждал, что затеял интригу с Бомбилиным лишь для того, чтобы исправить промах Виктора, допущенный при покупке акций, я, конечно же, лукавил. Сам по себе азотный комбинат мне нужен был не больше, чем Васины каталоги. Я даже не знал местонахождения этой конторы. Рисковать своей зарплатой и своим положением в фирме из-за какой-то разваливающейся собачьей конуры, разумеется, не стоило.
Но я не мог упустить возможность неожиданным ударом переломить рассчитанный ход выборов в чужом и неприступном городе.
Работа у Храповицкого подчас тяготила меня своим однообразием. Погоня за наживой, подобно эпидемии охватившая страну в первые годы новой русской революции, так и не стала смыслом моей жизни. В этом отношении я сознавал свою ущербность. Кроме того, тратить деньги мне всегда нравилось больше, чем их зарабатывать. И время от времени я испытывал необоримую потребность ввязаться в то или иное рискованное предприятие, даже если оно не сулило мне выгоды. Просто из любви к искусству.
С тех пор как я взялся за Бомбилина, мне приходилось бывать в Нижне-Уральске довольно часто, и, право, я не мог сказать, от чего меня мутило больше: от тоскливых индустриальных пейзажей, с облезлыми однообразными девятиэтажками и чахлыми загибающимися деревцами, или от бесхитростных нравов местных жителей, считавших спортивные штаны и кроссовки самой подходящей одеждой для вечера в ресторане, а выражение «слышь, ты!» наиболее уместным началом деловых переговоров.
Эта разбойничья автономия возникла на карте нашей многострадальной губернии лет пятьдесят назад. Кто-то в Москве, в правительстве, озаботился развитием автомобильной индустрии. И поскольку таковая в стране развивалась вяло, по причине своего отсутствия, то решено было срочно основать завод-гигант, способный обеспечить всю Россию отечественными машинами. Почему-то в душных и унылых уральских степях, где от безделья вымирали даже суслики.
Руководить возведением промышленного монстра согласились иностранцы. Стройку тут же объявили ударной. Добровольцам предлагались повышенная зарплата и даровое жилье. И со всей России сюда хлынул шалый кочевой народ.
Завод рос стремительно, и вскоре подавляющее число российских автомобилистов ездило на скверных, но дешевых машинах, им произведенных. Еще быстрее разрастался город, и население Нижне-Уральска уже приближалось к миллиону.
Сколько я себя помню, согласно официальным отчетам, автогигант каждый год терпел убытки, что отнюдь не мешало богатеть населению. Нижне-Уральск занимал одно из первых мест по стране сразу по двум показателям: уровню доходов и преступности. Флагман отечественной индустрии разворовывали еще в советские времена, грузовиками вывозили запчасти и продавали налево.
С наступлением демократии грабеж стал безудержным. Сегодня на одного коммерсанта здесь приходилось по пять бандитов.
Последние несколько лет криминальной жизнью города управлял известный уголовный авторитет Ильич, взявший под свой неусыпный контроль отгрузку заводской продукции. То есть, оплатив партию автомобилей, вы не могли получить и одного колеса, не рассчитавшись с людьми Ильича за то, что вам позволяли вступить во владение вашей собственностью.
В Нижне-Уральске он был вторым по значимости человеком, после директора автомобильного завода. А может быть, и первым, если учесть, что за выгон директорских машин Ильичу тоже платили. Мэр, кстати, не был здесь даже третьим, поскольку ни директор завода, ни Ильич его в свою компанию не приглашали.