Пасынки Бога
Шрифт:
Георгий остановил такси. Допотопного вида, на электротяге. Любой аэротранспорт в Амстердаме был под строжайшим запретом. Да и не развернешься особенно, когда максимальная высота «небосвода» — три километра двести метров. Это в зените. А к окраинам купол и вовсе почти смыкался с городскими крышами. Георгий назвал водителю адрес Шпигеля.
Где-то на поверхности еще было светло как днем, но здесь ночь уже вступила в свои права. Естественный солнечный свет мог проникать в город лишь через самую верхушку защитного купола, да и то в безветренную погоду, когда его не захлестывали волны бурного, щедрого на штормы Северного моря. Впрочем,
— Турист или по делам? — спросил таксист, мужчина с рыхлым, молочно-бледным, как брынза, лицом.
— По делам, — коротко отозвался Георгий.
— Я так и думал, — удовлетворенно кивнул водитель, гордясь своей догадливостью.
— Это почему?
— Так туристов в такие трущобы, как Мидденвег, не заманишь. Им Дамрак, куда прикажете… Ну и Ахтербургваль, понятное дело.
Некоторое время ехали в молчании.
— А как оно там… наверху? — вдруг неуверенно спросил таксист.
— Наверху? — недоуменно отозвался аль-Рашид. — Как обычно…
— Как обычно, — пробурчал шофер, — будто я знаю, как оно обычно.
— Давненько не всплывали? — понимающе поднял бровь Георгий.
— Давненько… Я вообще никогда не поднимался из этой долбаной ямы.
— Никогда? — с искренним удивлением переспросил аль-Рашид.
— Ды-ык… куда прикажете… Удовольствие не из дешевых, — вздохнул тот и мрачно умолк до конца поездки.
По мере удаления от центра освещение улиц становилось скуднее, а небесная крыша города нависала все ниже; при этом ее цвет последовательно сменялся с голубого на лазоревый, потом на изумрудный и наконец — на бутылочный, почти непрозрачный; обочины и фундаменты зданий тонули в зеленом сумраке, в проемах домов плескалась волнистая тьма. И если на площади Дам освежающе пахло морем, с поверхности которого шел воздухозабор, то здесь застоявшаяся атмосфера отдавала гнилыми водорослями и несвежей рыбой.
Таксист затормозил у пятиэтажного строения с узким, в три шага, фронтоном, прилепившимся почти к самому защитному куполу. Аль-Рашид расплатился, вышел — и остановился, внимательно разглядывая жилище Шпигеля Ван Дайка.
От дома так и веяло нищетой и ничтожеством: штукатурка на фасаде местами облупилась, и кирпичи зияли, словно сырое мясо в ранах; очевидно, ремонта здесь не видели с допотопных времен. Напротив лишенного дверей подъезда высилась целая гора нечистот и мусора, в которой копошилась какая-то подозрительная живность. В дополнение к безрадостному пейзажу воздух был настолько зловонен, сперт и неподвижен, что, казалось, его можно резать ножом. Все увиденное было тем более удивительно, оттого что земля в Амстердаме, как он знал, стоила бешеных денег.
Георгий прикрыл лицо платком и, осторожно обогнув мусорную кучу, зашел в обшарпанный подъезд. Квартира, которую снимал Ван Дайк, находилась на последнем, пятом этаже здания. Поднявшись по истертым, осклизлым от сырости ступеням,
После секундной заминки аль-Рашид деликатно постучал костяшками пальцев; раз, другой, третий — никакого эффекта. Терпение никогда не входило в число его достоинств, поэтому вскоре он молотил по двери кулаком и собрался уже задействовать ногу, когда дверь все-таки медленно отворилась и за ней, пошатываясь, предстал Шпигель Ван Дайк — двухметровый, склонный к полноте детина.
Георгий с трудом опознал в нем давешнего респондента — лицо помятое, отекшее, редеющие белокурые волосы нечисты и всклокочены, голубые глаза смотрят бессмысленно. Сейчас он имел вид человека, раздавленного многочисленными невзгодами и, что самое печальное, смирившегося со своим поражением. С некоторым трудом сфокусировав на визитере взгляд, Шпигель икнул и нахмурился.
— Вер бист ду? — грубо спросил он.
— Вы господин Шпигель Ван Дайк? — на всякий случай уточнил Георгий.
— Чего… надо? — вновь вместо ответа спросил тот, упираясь руками в косяки, но тем не менее тоже переходя на разговорный амсонский.
— Я к вам по делу. Можно зайти?
— К-катитесь к черту! — рявкнул Ван Дайк, стремительно багровея. — Вы уже забрали все, что можно. У меня ничего — ик! — нет! К черту! К морскому дьяволу в зад!
— Нет-нет, я не кредитор, — заверил его аль-Рашид, одновременно подныривая ему под руку и оказываясь таким образом в квартире. — Я из Москвы, это в Славянской Губернии. И у меня к вам важное дело.
— Де-ело? — недоуменно протянул здоровяк, неуклюже разворачиваясь и надвигаясь на Георгия грузным телом. — Ко мне? А-а о-откуда вы меня зна-ик-ете?
— Я частный детектив, — пояснил аль-Рашид, отступая в глубь помещения и осматриваясь. Обстановку единственной комнатушки можно было назвать скорее нищенской, чем спартанской: отставшие от сырости, поросшие белесой плесенью обои, вместо кровати прямо на полу валялся тощий тюфяк, в центре, на пластиковом столе — на три четверти пустая бутылка местного водорослевого виски; единственным свидетельством былого достатка являлось роскошное кресло в стиле Людовика XIV, позолоченное, обитое генуэзским бархатом. — Я звонил сегодня утром.
— К-кому?
— Вам, вам звонил.
— За-ик-чем?
— Ну вы что, ничего не помните? — Георгий начал терять терпение. — По поводу вашего брата.
— Какого черта! — вновь налился кровью Шпигель. — У меня нет брата!
— То есть как? — опешил аль-Рашид. — А Улен? Улен Ван Дайк?
— Он не брат мне.
— А кто же тогда?
— Ехидна!
— Послушайте, — увещевательно произнес Георгий и, поняв, что приглашения не дождаться, решительно сел в кресло, — вам все же придется поговорить со мной. У меня есть серьезные основания подозревать, что смерть Улена не была естественной.
— Ес-стес-свенной и — ик! — ракообразной… Эй! Ты чего тут? Нечего тут… Ишь, расселся! Давай, катись уже в жо… — Тут он запнулся и спросил слегка протрезвевшим голосом: — Постойте… Это вы сейчас о чем?
— Возможно, ваш брат — жертва преступления, — значительно, с расстановкой произнес аль-Рашид, закидывая ногу на ногу и доставая сигару.
— Преступления? — нахмурился Ван Дайк, еще более трезвея и прекратив наконец икать. — Какого такого… у него ж рак мозга… обнаружили… поздно обнаружили. Метастазы и все прочее…