Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2
Шрифт:
И в то же время, увидев эти маски, я с ужасом осознал, что я уже, считай, покойник, что пришло и мое время и что вот он, тот самый кошмар, от которого мне уже не проснуться.
Нет, я еще не был мертв. Я даже набрался смелости притвориться оскорбленным:
– Что вы здесь делаете?
– Вставай, – повторил безликий голос.
– Покажите ордер. Вы не имеете права вытащить офицера из постели, если вам пришло в голову…
Главный молча махнул в мою сторону стволом пистолета. Двое, что были с ним, схватили меня под руки и стащили на пол, четвертый подталкивал сзади. Но я не мальчик, и силы мне не занимать.
– Вы обязаны дать мне одеться, по крайней мере. Какая бы ни была спешка, вы не имеете права тащить меня голым по Дворцу. Мое право ходить в форме.
К моему удивлению, речь возымела действие на главного. Он остановил помощника знаком:
– Ладно. Только быстро.
Я тянул время как мог, стараясь изобразить спешащего человека: заклинил молнию на сапоге, не попадал крючками в петли. Как бы оставить знак Зебу? Любой знак, который показал бы, что со мной случилось.
Наконец я понял, что надо сделать. Это был не лучший выход, но другого у меня не было. Я вытащил из шкафа кучу одежды, нужной и ненужной. Заодно вынул и свитер. Выбирая рубашку, я сложил свитер так, что рукава легли в положение, означающее у братьев Ложи знак бедствия. Затем я подобрал ненужную одежду и сделал вид, что хочу засунуть ее обратно в шкаф. Главный тут же ткнул мне в ребра бластером и сказал:
– Нечего. Уже оделся.
Я подчинился, бросив остальную одежду на пол. Свитер остался лежать посреди комнаты как символ, понятный каждому, кто мог прочесть его. Когда меня уводили, я молился, чтобы уборщик не пришел прежде, чем в комнату заглянет Зеб.
Они завязали мне глаза, как только мы вошли во внутренние покои Дворца. Мы спустились на шесть пролетов вниз, оказавшись, по моим представлениям, на четвертом подземном уровне, и достигли помещения, наполненного сдавленной тишиной сейфа или бомбоубежища. С глаз сняли повязку. Я зажмурился.
– Садись, сын мой, садись и чувствуй себя как дома.
Я понял, что нахожусь лицом к лицу с самим Великим Инквизитором, увидел его добрую улыбку и добрые собачьи глаза.
Мягкий голос продолжал:
– Прости, что тебя так грубо подняли из теплой постельки, но нашей Святой Церкви нужна некая информация. Скажи мне, сын мой, боишься ли ты Господа? О, разумеется, боишься. Твое благочестие мне известно. Так что ты не откажешься помочь мне разобраться в маленьком деле, даже если из-за этого опоздаешь к завтраку. Все это к вящей славе Господней.
Он обернулся к одетому в длинный черный плащ и маску помощнику и сказал:
– Подготовьте его. Только, ради бога, не причините ему страданий.
Со мной обращались быстро, грубо, но боли и в самом деле не причинили. Они вертели меня как нечто неживое и обращались со мной безразлично, как с механизмом, который требует определенных манипуляций. Они раздели меня до пояса, правую руку плотно обвязали резиновой полосой, на ладонях закрепили лентой электроды, вторую пару электродов поместили на запястья, третью – на висках, а на горло прикрепили миниатюрное зеркальце считывания пульса. Один из них подошел к панели управления на стене и что-то отрегулировал, а затем щелкнул переключателем и на противоположной стене замелькали образы, отражающие мое внутреннее состояние.
Маленький огонек плясал в такт с ударами моего сердца, волнистая
– Понимаешь ли ты наши методы, сын мой? Эффективность и доброта – вот что их отличает. А теперь скажи… Куда вы ее дели?
К тому времени я добрался до логарифма восьми.
– Кого?
– Зачем ты это сделал?
– Простите, ваше преосвященство. Я не понимаю, что я должен был сделать?
Кто-то сильно ударил меня сзади. Огоньки на стене дрогнули и сместились, и Инквизитор внимательно присмотрелся к их показаниям. Затем сказал помощнику: «Сделайте укол».
Опять шприц. Они дали мне отдохнуть, пока средство не подействовало. Я провел это время, стараясь вспомнить таблицу логарифмов дальше. Но вскоре это стало трудно делать, меня охватило дремотное равнодушное состояние. Я чувствовал детское любопытство по отношению к моему окружению; но страха не было. Затем в мой мирок ворвался с вопросом голос Инквизитора. Я не помню, о чем он спрашивал, но наверняка я в ответ сказал первое, что пришло мне в голову.
Не знаю, как долго это продолжалось. В конце концов они вернули меня к реальности еще одним уколом. Инквизитор внимательно изучал небольшой синяк и пурпурную точку на моей правой руке. Он посмотрел на меня:
– Откуда это у тебя, мой мальчик?
– Не знаю, ваше преосвященство.
В ту минуту это была правда.
Он сокрушенно покачал головой:
– Не будь наивным, сын мой, и не думай, что я наивен. Позволь мне кое-что тебе объяснить. Вы, грешники, никогда не поймете, что в конце концов Господь всегда побеждает. Всегда. Наши методы основаны на любви и доброте, но они действуют с неотвратимостью падающего камня и с результатом, столь же неотвратимым.
Сначала мы беседуем с самим грешником и просим его добровольно отдаться в руки Господа, рассказать нам все, руководствуясь остатками добра, сохранившимися в его сердце. Когда наш призыв к доброте не находит отклика в ожесточившемся сердце, как это случилось с тобой, мой мальчик, мы пользуемся знаниями, которые вручил нам Господь, чтобы проникать в подсознание. Как правило, дальше этого допрос не идет – если только какой-то слуга Сатаны не побывал там раньше нас и не извратил священную скинию ума.
Итак, сын мой, я сейчас вернулся из прогулки по твоему разуму. Я обнаружил в нем много достойного похвалы. Но я обнаружил там также стену, воздвигнутую во мраке каким-то другим грешником, и то, что нужно мне – то, что нужно Церкви, сын мой, – скрывается за этой стеной.
Возможно, я не уследил за своим лицом, и на нем отразилась радость, или меня выдали огоньки на стене. Инквизитор улыбнулся печальной и доброй улыбкой и добавил:
– Никакая стена Сатаны не остановит Господа. Когда мы обнаруживаем такое препятствие, в нашем распоряжении два выхода. Если у меня достаточно времени, я могу убрать стену мягко, безболезненно и не повредив разум упорствующего грешника. И я хотел бы, чтобы у меня было это время, поверь мне, потому что в глубине души ты хороший мальчик, Джон Лайл, и не принадлежишь к закоренелым грешникам.