Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте)
Шрифт:
«Летал, — подтвердил мне император, — но, по правде говоря, совершенно не помню, как это делается. Твой отец не даст мне пару уроков как лучший пилот империи?»
Отец, понятно, ничего не имел против.
Пиаром конечно не обошлось. Офицерам, отличившимся в войнах эпохи Данина, отдали особняки, оставшиеся без хозяев и наследников после эпидемии.
Кроме того, император создал некий, вполне приличный и умеренный культ отчима, причем даже не как императора, а как полководца. И вытащил из махдийского плена
— Отчим ошибался, — повторил я. — А я никогда никому ни одним словом не обмолвился о его завещании. И не собираюсь.
— Спасибо, — улыбнулся император. — Я знаю, что ты — человек чести. Но и для меня она не пустой звук.
Миниплан бросило в небо с такой скоростью, что нас с Маринкой вжало в кресло, и навстречу метнулись облака.
Но она только улыбнулась.
— Здорово с тобой летать!
— Еще бы! Мой отец — лучший пилот Империи. Или я у него ничему не научился?
И заложил крутой вираж.
— А о чем ты говорил с папой? — спросила она. — Если не секрет, конечно.
— Да все о том же. Просил прощения для моего отца.
— И?
— Глухо. Говорит, не вовремя. Непопулярное решение. Сорвет референдум.
— А! Конечно, непопулярное. В высшей степени.
Я надулся и откинулся в кресле.
Вылез в Сеть посмотреть новости. Кольцо связи потеплело на моем пальце и услужливо развернуло виртуальные утренние газеты. Их иногда весело с Маринкой обсуждать.
Я, наверное, побледнел.
Не знаю, может быть, покраснел от гнева.
— Что ты там нашел? — спросила Маринка.
— Ты представляешь, тут мразь какая-то… Да, ладно, прочитай сама. И я скинул ей ссылку.
Мразь была журналистом и писала о том, что император каждое утро пьет кофе с кокаином.
— Ну, и вранье! — возмутилась Маринка. — Они что считают, что все тессианцы — кокаинисты?
— Да по фигу мне, что они считают! — сказал я. — Леонид Аркадьевич будет в суд подавать?
— Делать ему больше нечего!
— Как это нечего? Это же клевета!
— Ну, понимаешь, у папы принципы. Свобода прессы и все такое.
— Причем тут свобода? Свобода врать?
— Он считает, что, если наказывать за вранье, они будут бояться писать правду. Пуганый же народ. После Страдина особенно.
— Тебе не кажется, что у твоего папы принципы зашкаливают?
— Ну, понимаешь, он хочет чистой победы на референдуме. При свободе прессы. Ему не интересно, когда с ним играют в поддавки. Он не хочет уподобляться тирану Владимиру Страдину, он пришел, чтобы продолжить традиции свободного и справедливого правления Анастасии Великой.
— Угу! А потом напишут, что ты трахаешься со всей университетской группой, а я мастерю взрывчатку в подвале отцовского особняка. Для тессианских террористов! Тоже утремся? Есть свобода
— Вот за это ты мне и нравишься, — сказала Маринка и чмокнула меня в щеку.
Я приказал кольцу связи поставить миниплан на автопилот и обнял Маринку.
— А эту мразь я найду и размажу по стене, — бросил я.
— Не надо. Папа тебя посадит, — сказала Маринка и привлекла к себе.
Снизу к нам неумолимо приближалась посадочная площадка Университета.
Во славу примаверы
— Таких императоров не бывает! — говаривал бывший поэт, а ныне сценарист Никита Олейников, который пригласил меня сегодня на богемную тусовку. Почему-то Никита считает, что мои тексты, которые я ваяю под бренчание на гитаре, чего-то стоят.
— Таких императоров не бывает! — говаривал он. — Леонид Аркадьевич — мифологическое существо. Не отбирает собственность, как Страдин, не указывает судам, не затыкает журналистов (и даже не отстреливает!), не ревнует к талантам, не боится, что его затмят, и при этом не купается в роскоши и не пьет, как Анастасия Павловна. Нет! Не бывает такого! Я когда-нибудь выведу его на чистую воду.
Этот пассаж можно было бы счесть наглой и беззастенчивой лестью, если бы не постоянство вкусов Никиты Савельевича. Даже во времена упомянутого Владимира Страдина Никита держал в красном углу исключительно портреты опального тогда Хазаровского и покойной сильно пившей императрицы. А Страдин красовался у него на внутренней стороне унитаза.
Попытка вывести императора на чистую воду у Никиты уже была.
Дело в том, что Хазаровский терпеть не мог своих портретов в кабинетах чиновников. Увидев — заставлял немедленно снять:
— Вы Кратосу служите, а не мне! И надеюсь, что мы служим одному и тому же!
У Никиты оный портрет висит в его особняке над лестницей. В натуральную величину. Как-то, собрав у себя цвет Кириопольской богемы, Никита Савельевич пригласил и императора.
Хазаровский поднялся по лестнице и застыл перед портретом.
— Никита Савельевич, немедленно снимите!
— Государь, — сказал Олейников, — это частный дом. И вы не имеете права мне указывать. Кого хочу, того и вешаю. Хоть Анри Вальдо!
Император задумался, и, кажется, представил на своем месте моего отца.
И все уже ждали знаменитого «императорского оледенения» с виртуальным инеем, ползущим по стенам.
Но температура не опустилась ниже десяти градусов по Цельсию.
— Вы правы, Никита Савельевич, — сказал Хазаровский. — Извините. Конечно, я не могу вам указывать. Но зачем это? Я — просто кризисный управляющий.