Патент АВ
Шрифт:
Именно в этой комнате Береника увидела доктора Попфа на третий день его пребывания в тюрьме. Попф не знал, что она вернулась из Города Больших Жаб. Он думал, что его пришли навестить супруги Бамболи или вдова Гарго.
Бледная, дрожащая от волнения Береника увидела, как снизу, словно из преисподней, медленно поднялся вместе с полом обросший и осунувшийся человек, которого она так жестоко, бессмысленно и незаслуженно обидела. Она стояла неподвижно, не в силах произнести ни слова.
Наконец доктор Попф горько промолвил:
— А, это ты, Береника?
— Стив! — крикнула Береника и бросилась к решетке, отделявшей ее от мужа. — Я очень виновата перед тобой, Стив, но я тебе все расскажу…
Бесстрастный голос из репродуктора остановил ее:
— Осторожно! Сквозь решетку пропущен ток!
Береника остановилась и тихо заплакала.
Доктор Попф смотрел на нее с равнодушием, которое ему очень трудно давалось.
— Я ни в чем не виноват, — размеренно проговорил он. — Это явное недоразумение, и меня скоро выпустят… Тебя это никак не должно беспокоить.
Голос из репродуктора предупредил:
— До конца свидания осталось восемь минут.
Береника сказала:
— Я поступила как глупая и себялюбивая девчонка. Мне очень, очень жаль…
— Ты можешь спокойно возвращаться в Город Больших Жаб, — перебил ее Попф. — Я не нуждаюсь в жалости.
— Я тебя не жалею, — сказала Береника. — Я тебя люблю, очень люблю, больше, чем когда бы то ни было. Я вернулась, не зная, что ты арестован.
Невидимый тюремщик напомнил:
— До конца свидания осталось пять минут.
Попф устало промолвил:
— Мне не нужна любовь из жалости или раскаяния. Иногда мне кажется, что мне вообще ничего не нужно.
— Я остановилась у Бамболи, — сказала Береника. — Они о тебе очень тепло говорят. Они не верят в твою виновность.
— Они славные люди. Передай им мой привет. И госпоже Гарго тоже.
— Стив, — сказала Береника, — я не могу уйти без твоего прощения.
— Ты хотела сказать: «не могу уехать», — усмехнулся Попф.
— Я тебя никогда не покину, Стив… Если только ты меня не прогонишь… Ты имеешь право прогнать меня, но ты этого не должен делать.
— До конца свидания осталось три минуты, — равнодушно сообщил репродуктор.
— Я теперь более нищ, чем когда бы то ни было, — сказал Попф и отвел глаза в сторону. — Лаборатория разорена. Все придется начинать сначала.
— Я тебя люблю больше, чем когда бы то ни было, — ответила ему Береника.
Прозвенел первый сигнал.
— Я сегодня договариваюсь с адвокатом, который будет тебя защищать, — сказала Береника. — Что еще нужно в первую очередь сделать?
— Передай Бамболи, чтобы он поскорее запатентовал эликсир.
Прозвенел второй сигнал.
— Это уже конец свидания? — спросила Береника.
Попф молча кивнул головой.
— До свидания, милый мой Стив! И не забывай, что ты очень нужен науке… — пол за решеткой стал медленно опускаться, -…и мне, — чуть слышным голосом добавила Береника.
Доктор Попф был теперь виден уже только по пояс. Он молчал. По его щеке покатилась одинокая слеза. Он был почти счастлив.
Через несколько
Вечером того же дня в баттогских газетах был помещен снимок: «Жена доктора Попфа покидает бакбукскую тюрьму после первого свидания с мужем».
Газеты в Баттоге выходили с огромными аншлагами:
КОММУНИСТ АНЕЙРО РАСПРАВЛЯЕТСЯ С СЕМЬЕЙ СВОЕГО ХОЗЯИНА
Невинный юноша замертво падает от руки красных
Бакбукские преступники приперты к стенке
ЗАБАСТОВЩИК МСТИТ ЗА СВОЙ АРЕСТ
ВРАЧ-ДЕГЕНЕРАТ, ШАРЛАТАН И БАНДИТ
Мать несчастного юноши требует суровой кары над кровавым преступником
ПУСТЬ НАД БАКБУКОМ ВОССИЯЕТ СОЛНЦЕ ПРАВОСУДИЯ!
Так писали газеты Баттога и «Бакбукская заря» первые несколько дней, когда здоровье молодого Бероиме шло на поправку. Но в ночь на одиннадцатое сентября Манхем Бероиме во сне сорвал с себя бинты и расчесал заживающие раны. Через два дня он умер от заражения крови.
Тринадцатого сентября «бакбукские преступники» стали «бакбукскими убийцами». Над доктором Стифеном Попфом и механиком Санхо Анейро нависла угроза смертной казни.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, о том, как вдова Гарго навещала своего младшего сына
Дважды в год — в первый день пасхи и первый день рождества — вдова Гарго отправлялась за город. Там, на четырнадцатом километре шоссе, ведшего в Туберозу и дальше, до Города Больших Жаб, на плоской, как стол, обширной площадке, окаймленной живой изгородью из тенистых вязов, расположились главное здание и многочисленные службы детского приюта. Это были довольно красивые строения, и они не напоминали унылые казармы, как большинство детских приютов ведомства призрения провинции Баттог да и всей Аржантейи. Здесь ребят кормили и одевали более или менее удовлетворительно, поколачивали только изредка, тайком и в меру, по возможности не оставляя синяков, обучали грамоте и ремеслам.
Их было, таких показательных приютов, четыре в провинции Баттог, все они были построены по одному и тому же проекту довольно дорогого архитектора и составляли предмет гордости не только ведомства призрения, но и губернатора провинции. Об этих «райских уголках для наших бедных сироток» восторженно писали в газетах каждый раз, когда начиналась кампания по выборам губернатора и провинциального самоуправления, и вдова Гарго имела все основания радоваться тому, что ее младший сынишка попал именно в такой приют.
Двадцать пятого декабря, в двенадцатом часу дня, она вышла на шоссе, имея с собой сумку с гостинцами для маленького Педро и его приятелей. Как всегда, ее подвезла до приюта первая же попутная машина. Вдова свернула на дорожку, ведшую к четырехэтажному, украшенному красивыми колоннами главному зданию, обогнула его и смиренно постучалась в дверь черного хода.
Ей открыла пожилая костлявая нянька в белоснежной наколке.
— Здравствуйте, госпожа Эту! — искательно промолвила госпожа Гарго. — С праздником вас! Я не слишком рано приехала?