Патология лжи

Китс Джонатон

– Парни из Вашингтона любят допекать людей, Глория. Почему, как ты думаешь, они хотят представить в суде записи телефонной компании по карточке Пи-Джея? Телефонные номера твоих друзей не сыграют роли в этом деле, но могут здорово отразиться на твоей жизни. Они пытаются выбить из тебя признание. Вот почему я переключился на законы об авторском праве. Уголовные дела – штука слишком уж невеселая.

Я киваю и улыбаюсь, я отлично выгляжу. Тут мать зовет меня в дом, чтобы представить гостям.

– Ты такая застенчивая,

Глория. Если бы не я, ты ни с кем бы не разговаривала.

– Я разговариваю с людьми. Я все время с ними разговариваю.

Она ведет меня сквозь тропические дебри гостей в оранжево-зелено-голубых одеяниях, бормоча мне их имена, так что, когда мы движемся в противоположном направлении, я могу притвориться, что помню их с прошлого обеда и сожалею, что не заметила их в этой толпе. Сплошь персонажи из Торы – Авраамы, Исааки, Иаковы, Ребекки, Лии и Рахили.

– Тебе нужно посерьезнее отнестись к словам Барри, – говорит мне мать. Мы останавливаемся у буфета, она накладывает мне на тарелку рогаликов, лососины, копченой и маринованной селедки.

– Мама, я не голодна.

Она отмахивается. Тонкие мягкие черты, слишком длинные русые волосы: несомненно, у нас не так уж много общих генов.

– Барри хорошо разбирается в уголовных законах, Глория. Он защищал много известных убийц. – Она накладывает второй слой сливочного сыра на рогалики. – Сидней его очень уважает.

– Но я в самом деле не голодна.

– Знаешь, у него сын тоже адвокат. Он уже партнер в «Худжиуотситц и Худживу». Ну знаешь, крупная такая фирма.

– Я не собираюсь встречаться с его сыном. – Я кусаю рогалик. Я откусываю еще и вскоре съедаю его.

– Сидней говорит, что сын Барри может быть выдвинут на премию «Адвокат года». Он считает, вам было бы о чем поговорить.

– Сидней так хорошо меня знает. – Я ем только селедку – не выношу пережаренную рыбу. Я говорю, набив рот копченой и маринованной селедкой, из-за чего губы у меня морщатся. – Если б ты не вышла за Сиднея, мам, я б сама за него вышла.

– Я понимаю, что он не твой отец…

– Пожалуйста, не начинай. – Я укладываю на второй рогалик лососину, лук и каперсы.

– Ты такая невыдержанная, милая. Ведь я желаю тебе только добра.

– Которое приходит вместе с Сиднеем. – Я заталкиваю в рот всю оставшуюся лососину и откусываю рогалик. Каперсы рассыпаются по полу.

– Он неплохой. Когда-нибудь ты к нему привыкнешь.

– Ты повторяешь это последние пятнадцать лет.

– И сколько раз за это время ты у нас была?

– Ты не хочешь познакомить меня со своими друзьями? – напоминаю я ей, заталкивая тарелку под стол, чтобы удержатся от дальнейшего обжорства.

– Ты с ними уже знакома, Глория. – Она стискивает мою руку. – Постарайся запомнить их имена.

Но я уже их забыла. Меня подозревают в убийстве. Я имею право хранить молчание.

7

Мы

с Дейрдре стоим посреди «Мэйсиз» на Юнион-сквер, и она заявляет, что ей решительно нечего надеть.

– Пойдем со мной, я хочу что-нибудь примерить, – ноет она.

Я говорю, что лучше сперва заняться делом. Я хочу сделать возврат, поэтому мы здесь. Она тоже еще не закончила свои рождественские обмены, но не настолько последовательна в отличие от меня. Иногда она просто оставляет пакеты с нежеланными подарками в туалетах и примерочных кабинках или в чужих офисах. Таков взгляд Дейрдре на филантропию. Рождественский дух и все такое.

Дейрдре идет за мной в отдел посуды на цокольном этаже, перечисляя одежду, которую она намеревается приобрести, прежде чем мы закончим: шерстяные юбки, белые хлопковые майки, полосатые пуловеры. Я не обращаю на нее внимания. Я показываю клерку в галстуке с огромным узлом хромированный чайник, который пришла вернуть; он говорит, что нужен чек. Объясняет мне, что его только что перевели из китайского отдела.

– А я и не знала, что в Китае есть универмаги, – встревает Дейрдре. – Гунь-хэй-фэт-чой. Люблю китайские пельмени.

– Он имел в виду, что его перевели из отдела китайского фарфора, Дейр, – шепчу я, когда он скрывается посмотреть прайс-лист кухонной утвари. – А не из Народной Республики.

– А-а. – Она смотрит на чайник. – Где ты его достала?

– Из-за него мы сюда и пришли. Я пытаюсь вернуть этот чайник, а ты пристаешь к бедному продавцу с какими-то глупостями про китайские пельмени.

– Я вовсе не говорила глупости – просто сказала, что мне нравятся пельмени. Есть разница.

– Ну да, есть разница.

Она становится на цыпочки и перегибается через прилавок. Берет чайник в руки, поглаживает, его как зверушку.

– Откуда он взялся?

– Подарок от одного агента ФБР, представь себе. Он в меня влюблен.

– Влюблен в тебя?

– До сих пор не могу поверить, что второй ничего мне не купил. Я всегда была так мила с ним.

– Он агент ФБР, Глор. Он расследует дело об убийстве, а ты – главный подозреваемый. С чего бы ему покупать тебе подарки? Я не думаю, что и второй стал бы. Ты не давала никаких обещаний? Ты не спишь с ним?

– Нет. Я просто им помогаю. Вот и все. Купила обоим на Рождество ежедневники. Рассказала им все про календари, справочники, так что, может, в следующий раз, когда захотят порыться у меня в квартире, заранее договорятся о встрече. – Я пытаюсь отобрать у Дейрдре чайник, она не отдает.

– А мне как раз нужен хромированный чайник, – заявляет она.

– Ну так купи.

– Но ты же возвращаешь этот…

– И как это будет выглядеть, если агент Эммет узнает, что я отдала тебе его чайник? Если он увидит его в твоей квартире?