Паутина [ Авт. сборник]
Шрифт:
Теперь она выглядела и, наверно, чувствовала себя лучше, хотя и сморщилась от боли, потянувшись к бокалу.
— Что до меня, — сказал я, — то я во всем этом деле вел себя редкостным дураком. Мне просто повезло. Я должен был сделать выводы, когда увидел ту женщину с ребенком на Пиккадилли. Только случайно я не влип в такую же историю, что и вы.
— У всех, кто обладает сокровищами, всегда была жизнь, полная опасностей, — задумчиво проговорила она.
— Отныне буду иметь это в виду, — сказал я.
— А у меня это отпечаталось в памяти уже навсегда, — заметила она.
Некоторое
— Что же мы будем делать дальше? — сказал я наконец.
— Я должна вернуться домой. Там мой отец. Очевидно, теперь нет смысла пытаться найти доктора, даже если он остался зрячим.
Она хотела добавить еще что-то, но в нерешительности замолчала.
— Вы не будете возражать, если я пойду с вами? — спросил я. — Мне кажется, что в такое время людям вроде нас с вами не следует бродить в одиночку.
Она с благодарностью взглянула на меня.
— Спасибо вам. Я чуть не попросила вас об этом сама, но подумала, что у вас, может быть, и без меня есть о ком заботиться.
— Никого, — сказал я. — Во всяком случае, в Лондоне.
— Я очень рада. Дело даже не в том, что я боюсь, как бы меня снова не схватили… теперь я буду очень осторожна. Но, честно говоря, я боюсь одиночества. Я начинаю чувствовать себя такой… такой отрезанной от всех, такой покинутой.
Я стал видеть все в новом свете. Чувство облегчения постепенно вытеснялось растущим осознанием мрака, ожидавшего нас впереди. Сначала было невозможно не испытывать некоторого превосходства над остальными и, как следствие, уверенности. Наши шансы выжить в этой катастрофе были в миллион раз больше, чем у них. Там, где им нужно было шарить, нащупывать и догадываться, нам оставалось просто идти и брать. Но, кроме этого, должно было быть и другое…
Я сказал:
— Интересно, сколько людей сохранили зрение? Я натолкнулся на одного взрослого мужчину, на ребенка и грудного младенца. Вы не встретили ни одного. Мне кажется, нам предстоит убедиться, что зрение сделалось настоящей редкостью. И некоторые ослепшие уже начали понимать, что их единственный шанс на спасение состоит в том, чтобы завладеть зрячим. Когда это поймут все, нам предстоит много неприятного.
Джозелла поднялась с места.
— Мне пора идти, — сказала она. — Бедный отец. Уже пятый час.
На Риджент-стрит меня вдруг осенило.
— Перейдем на ту сторону, — сказал я. — Кажется, где-то там должен быть магазин…
Магазин там был. Мы обзавелись парой ножей в ножнах и ремнями.
— Совсем как пираты, — сказала Джозелла, застегивая на себе ремень.
— По-моему, лучше быть пиратами, чем пиратской добычей, — возразил я.
Пройдя несколько сотен метров, мы наткнулись на огромный сияющий автомобиль. Таким роскошным машинам положено едва слышно мурлыкать, но когда я включил двигатель, нам показалось, будто она взревела громче, чем все уличное движение в каком-нибудь деловом квартале. Мы двинулись на север, выписывая зигзаги возле брошенных машин и бредущих людей, которые застывали посреди улицы при нашем приближении. На всем пути лица с надеждой обращались нам навстречу; когда мы проезжали мимо, они разочарованно вытягивались. Мы проехали дом,
Нам стало легче, когда улицы остались позади и мы оказались на просторе, где не было несчастных людей, бредущих на ощупь неизвестно куда. На полях, заросших травой, мы заметили только две или три небольшие группы триффидов, ковыляющих в южном направлении.
Каким-то образом они ухитрились вытянуть из земли колья, к которым были прикованы, и волокли их на цепях за собой. Я вспомнил, что несколько десятков экземпляров содержались в загоне при зоопарке, некоторые на привязи, а большинство просто за двойной оградой, и удивился, как им удалось оттуда выбраться. Джозелла тоже заметила их.
— Для них это, наверно, безразлично, — сказала она.
Остаток пути мы проехали без задержки. Через несколько минут я затормозил возле ее дома. Мы вышли из машины, и я распахнул ворота. Короткая подъездная дорога вела вокруг лужайки с кустарником, скрывавшим фасад дома со стороны шоссе. Едва мы обогнули ее, как Джозелла вскрикнула и побежала вперед. На гравии ничком неподвижно лежал человек. Лицо его было обращено к нам, и в глаза мне сразу же бросилась яркая красная черта на его щеке.
— Стойте! — заорал я.
Вероятно, тревога в моем голосе заставила ее замереть на месте.
Теперь я заметил триффида. Он затаился в кустарнике поблизости от распростертого тела.
— Назад! Живо! — крикнул я.
Она колебалась, не спуская глаз с лежащего.
— Но должна же я… — начала она, оборачиваясь ко мне. Затем она остановилась. Глаза ее расширились, и она завизжала.
Я круто повернулся и увидел перед собой другого триффида, громоздившегося всего в нескольких шагах за моей спиной.
Одним машинальным движением я закрыл лицо руками. Я услыхал, как свистнуло жало, нацеленное в меня, но не было беспамятства, не было и мучительной жгучей боли. В подобные моменты мысль работает с молниеносной быстротой; тем не менее инстинкт, а не разум бросил меня на триффида, прежде чем тот ударил вторично. Я столкнулся с ним, опрокинул и, падая вместе с ним, вцепился обеими руками в верхнюю часть стебля, крутя и выворачивая чашечку с жалом. Стебель триффида не ломается, зато его можно как следует измочалить. И прежде чем я поднялся на ноги, стебель у этого триффида был измочален на совесть.
Джозелла стояла на том же месте как пригвожденная.
— Идите сюда, — сказал я. — В кустах позади вас есть еще один.
Она со страхом оглянулась через плечо и подошла.
— Он же ударил вас, — сказала она. — А вы даже не…
— Сам не понимаю, в чем дело, — сказал я.
Я поглядел на поверженного триффида. Затем вспомнил про оружие, которым мы запаслись, имея в виду совсем других врагов, вынул нож и отрезал жало у основания.
— Вот оно что, — сказал я, показывая ей пузырьки с ядом. — Глядите, какие они пустые, все сморщились. Если бы они были полны хотя бы наполовину… — Я опустил книзу большой палец.