Паутина любви (Татьяна Кузьминская — Лев Толстой)

Арсеньева Елена

Это письмо показалось Тане неискренним. Она сожгла его, ничего не ответив. Она уже не верила в возможность брака, в возможность своего счастья. Она не верила в то, что сможет дальше жить. И тут ей на глаза попалась старшая горничная Прасковья с этими квасцами. А потом… а потом Бог послал ей для спасения Кузминского.

Сначала Таня жалела,

что поправляется — боли изнурили ее! — но потом смирилась с тем, что жить все-таки придется. И, может быть, даже придется быть счастливой.

Толстые снова забрали ее к себе в Ясную Поляну. Татьяна сдружилась с их друзьями Дьяковыми, жившими по соседству, и как то раз туда приехал Афанасий Фет с женой. Таню попросили петь. Она давно уже не чувствовала себя настолько «в голосе», как тем вечером.

Уже стемнело, и лунный майский свет ложился полосами на полутемную гостиную. Соловьи, когда она начинала петь, перекрикивали ее голос, словно сочли ее своей, такой же певучей птахой, как они. Первый раз в жизни она испытала это.

Наутро Фет подошел молча к Тане и подал ей исписанный листок бумаги:

— Это вам в память вчерашнего эдемского вечера.

Заглавие было — «Опять». Произошло оно оттого, что в 1862 году, когда Лев Николаевич был еще женихом и Фет был в гостях в Москве у родителей Тани, он просил Таню спеть. Она сначала отказывалась, потом согласилась. С тех пор прошло четыре года. И вот вчера она пела ему — опять.

— Афанасий Афанасьевич, прочтите мне ваши стихи, вы так хорошо читаете, — попросила Таня, поблагодарив его.

И он прочел:

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали Лучи у наших ног в гостиной без огней. Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали. Как и сердца у нас за песнею твоей. Ты пела до зари, в сердцах изнемогая, Что ты одна — любовь, что нет любви иной, И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя, Тебя любить,

обнять и плакать над тобой. И много лет прошло, томительных и скучных, И вот в тиши ночной твои голос слышу вновь, И веет, как тогда, во вздохах этих звучных, Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь, Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки, А жизни нет конца, и цели нет иной, Как только веровать в рыдающие звуки, Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

Дело было, конечно, не только в голосе Татьяны, не только в ее красоте и обаянии. Она была живым олицетворением тех слов, которые когда-то, еще в молодости, записал в своем дневнике Лев Толстой: «Да, лучшее средство к истинному счастью в жизни, это: без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук, цепкую паутину любви и ловить туда все, что попало, и старушку, и ребенка, и женщину, и квартального».

Но он был слишком громоздкий, слишком тяжелый, слишком сложный человек. А вот Татьяна Берс и впрямь ловила всех и заражала их своим внутренним, священным огнем. Она понимала, что в жизни есть один смысл — любовь.

Именно поэтому и списывал с нее Толстой свою любимую героиню, идеал женщины — Наташу Ростову.

Кузминский, который увидел волю Провидения в том, что спас жизнь своей первой любви, больше не оставлял Татьяну. В 1867 году состоялась их свадьба.

Ирония судьбы! Когда Татьяна и Александр Кузминский ехали к священнику назначать срок венчания, их карета встретилась на проселочной дороге с каретой Сергея Николаевича Толстого и Марьи Михайловны, которые ехали венчаться. Седоки раскланялись — и разъехались, не сказав ни слова…

Это, конечно, тоже сцена для романа, но она, увы, так и не нашла своего воплощения ни в одном из них.