Паутина Судеб
Шрифт:
Когда плеть, словно свитая из разноцветных языков пламени, предназначавшаяся королеве, ударила в грудь Ведущего Крыла, на какой-то краткий миг ему почудилось, что на этот раз он уже не сумеет выполнить свой долг полностью, не сможет завершить то, что было начато I им самим более трех лет назад. Доспех на груди слегка оплавился, над солнечным сплетением появилась неровная дыра, сквозь нее был виден обугленный, разом увядший корешок на веревочке, сплетенной из травяных побегов, зеленоватое сияние вокруг которого постепенно таяло.
Столь долго удерживаемая в узде ярость хлестнула через край, затопила сознание ледяной,
Приблизиться до того, как бывший ученик осознает, что не подействовавшая поначалу магия может вполне успешно сработать во второй раз, подлететь на расстояние удара глефой, по лезвию которой пробегали алые сполохи, и в последний момент уклониться от удара, уйти вниз и в сторону, услышав лишь едва слышный скрежет острия по набедренной пластине доспеха…
Порыв холодного ветра, несущего в себе колкие снежинки, на миг заставляет ощутить сожаление об оставленном в Малом зале дворца шлеме. Но оно забывается сразу же, как только в поле зрения возникает лицо бывшего ученика, испещренное глубокими, едва заметно светящимися алым бороздами.
Хлесткий удар глефой, наносимый сверху вниз, соскользнул по опущенному клинку двуручного меча и ушел в сторону. Откуда-то с мостовой в небо выстреливают сверкающие белым и голубым копья молний. На краткий миг они образуют вокруг противников нечто вроде светящейся клетки, а затем прутья сжимаются, умудрившись не задеть Ведущего Крыла, но пройдя сквозь тело опального принца «грозовой стрелой».
Воздух наполняется запахом жженых перьев и свежестью, которая бывает только после сильной бури…
Мысль, засевшая в сознании ледяной иглой.
Убей, убей…
Очередной разряд магии, отбросивший полуоглушенного принца на взлетную площадку жилой башни, дал Ведущему Крыла ощутимое преимущество. Когда-то давно Данте сам обучал Азраэла искусству боя и знал, что в воздухе глефа куда как лучше, чем двуручный меч, но, как только сражение переносится на землю или в помещение, меч дает своему владельцу гораздо больше возможностей. Достаточно лишь подобраться к противнику так, чтобы длина древка начала мешать, не давая пустить в ход лезвие, в таком случае Азраэл может лишь обороняться, отражать удары, в то время как меч позволяет успешно атаковать…
Лицо Азраэла, больше похожее на морду подлунной нежити, исказилось от боли, когда двуручный меч, разрубив надвое древко глефы, глубоко засел в его плече. Правое крыло, уже лишившееся половины перьев, изменившееся до неузнаваемости, бессильным грузом повисло вдоль тела, а в глубоко запавших глазах мелькнуло нечто похожее на страх… или непонятное, непостижимое, безумное торжество. Блестящее, измазанное темной кровью лезвие двуручного меча взлетело над головой бывшего принца Андариона, как топор палача…
– Данте, не смей!!!
Он мог бы отклонить удар так, что меч отрубил бы Измененному крыло или руку, но не стал. Ослушался приказа своей королевы. Пошел на поводу той ненависти, что зрела в нем, как уродливый плод, с того момента, как он увидел ведунью, случайно ставшую королевой, лежащей на мостовой с насквозь пробитой лезвием глефы грудью.
Он мог бы найти себе оправдание впоследствии, если
И падающий вниз меч, направляемый его рукой, собирался поставить точку в затянувшейся истории.
Кровь, хлынувшая из косого среза на том месте, где когда-то была голова вместе с шеей й частью левого плеча, обожгла руки даже сквозь плотные кожаные перчатки, тягучими, остро пахнущими железом каплями оросила лицо и доспех Данте. Ведущий Крыла мгновение смотрел на стремительно расползающуюся под грузно осевшим телом бывшего принца кровавую лужу и только потом поднял взгляд на подлетающую королеву, лицо которой почему-то было смертельно бледным. В ее глазах стоял тот же ужас, что он наблюдал, когда тащил Еванику прочь – от Вещих Капищ, стремясь увести ее как можно дальше от призрачной своры, вышедшей в мир живых раньше означенного срока.
Взлетная площадка, по которой разлилась кровь Азраэла, вдруг стала проседать под ногами Данте, и, если бы не магия, подхватившая его в падении, он рухнул бы следом за телом принца на мостовую. Ослепительно-голубое свечение оплело Ведущего Крыла по рукам и ногам и отшвырнуло на десяток саженей в сторону так, что Данте едва сумел удержаться в воздухе, с трудом спланировав на крышу одного из домов.
– Вон отсюда!!! И уводи всех, кого сумеешь!
Небесный Хрусталь в короне Еваники засиял пойманной белой звездой, тонкие стрелы молний скользнули по узорам наруча-браслета на ее левой руке, словно вода стекала по лезвию древнего меча, срываясь с острия. Вниз, на мостовую.
Туда, где камень просел, а из образовавшегося котлована стало подниматься ничем не сдерживаемое темное пламя земли…
Я не успела.
Опоздала всего на несколько секунд, не сумела удержать стремительно падающий вниз клинок Данте. Слишком поздно Ладислав понял, что Источник, заключенный в теле Азраэла, высвободится тяжелой приливной волной, ничем не сдерживаемой силой в момент смерти опального принца. Более того – если бы я присмотрелась к тому, как Азраэл сражается, то могла бы понять, что сопротивляется-то он не в полную силу, ровно настолько, чтобы Ведущий Крыла не заподозрил ничего лишнего. Верный в общем-то расчет на то, что Данте ринется защищать меня изо всех сил, что будет пытаться устранить последнюю помеху, отделяющую Андарион от безопасной жизни, и не заметит того, что опальный принц осознанно не пользуется полученной магией.
Уже подлетая к сражающимся, я знала, что не успею. Я видела глаза Азраэла, его взгляд перед тем, как меч Данте срубил ему голову. Принц хотел, чтобы его убили, ведь именно за этим он пришел в Андарион – увидеть свой город в последний раз и погибнуть в нем, забрав с собой все, до чего сумеет дотянуться разбушевавшаяся, совершенно неконтролируемая, дикая сила. Наверное, он понимал, что, даже если захватит небесное королевство, даже если гордые айраниты встанут на колени перед изгнанником, все равно долго ему не протянуть. Источник выжег бы его изнутри, медленно, как тяжелая болезнь, разрушал бы его разум и тело, вот только умереть темное пламя ему уже не позволило бы. Так и существовал бы Азраэл искореженным, утратившим форму комком живой плоти, чувствующим и, вероятно, осознающим себя, но не имеющим возможности умереть, уйти за Грань.