Паутина удачи
Шрифт:
По доскам коридора застучали шаги. Мама и еще кто-то. Ленину походку я всегда отличу от других. Она легкая, быстрая и в ней слышится отзвук танца. Мне бы так научиться ходить!
Мама вошла и села, следом протиснулись мои обидчицы и их матери.
– Ну! – весело и зло велела Лена.
– Рена, – всхлипнула Тоня из-под тряпки, закрывающей половину лица. – Как решишь, так и будет. Виноваты кругом и сознаемся. Я у тяти самогона добыла, мы для смелости и хлебнули. Ну потом уж плохо соображали, что делается. Сдуру удумали невесть что.
– Ренка, или мы их в полицию, или по-простому, весь поезд мыть, – сообщила мама. – Понятно?
– Пусть
– Тряпку в руки – и айда умнеть, – неожиданно поддержала меня мама Алеси. – Ишь моду взяла, шилом в людей тыкать! Я бы не простила. Сколько мы с тобой, Ленка, воюем, а ведь все у нас потом ладно и спокойно. Без гнилоты.
С тем они и ушли. А мне досталась вся штопка, накопившаяся за последнее время. Оно и понятно: поезд идет без остановок. Поэтому в самый раз делать дела, до которых в иное время руки не доходят. Санина команда до ночи самозабвенно сравнивала банки и делила добытое у помощника Михаила Семеновича. Свечные огарки, пара оловянных солдатиков, старинное огниво, красивые медные пуговицы, яркие стеклянные шарики непонятного назначения – чего там только не было… Дня не хватило, и Саня отпросился к Ваське на всю ночь, чтобы продолжить учет ценностей. Так что я спала одна, по-королевски, на широченном лежаке, при двух одеялах и паре подушек.
Утром меня разбудил папа. Он сидел на краю постели и задумчиво щурился.
– Рассказывай, – велел он коротко и уверенно.
Папа точно знает, когда происходит нечто странное, и умеет слушать. Само собой, он первый догадался, что без нового умения я бы никогда не вывернулась из эдакой неприятности. Выслушав про темные пятна и светлые участки, про то, как я видела удачу с открытыми глазами, он кивнул, словно иного ответа и не ждал.
– Через тени теперь не переступаешь?
– Да нужны они мне!
– Вот и славно, – сразу успокоился он. – Если станешь всю жизнь за удачей бегать, неизбежно превратишься в полнейшее ничтожество. Бояться грозы – удел слабых.
– А что больше – страх или храбрость?
Я даже зажмурилась. Давно мы с ним не играли в эту нашу игру – вопросы без простых ответов. Разучилась я спрашивать, что ли? Да вроде нет.
– Страх гораздо больше, – охотно отозвался отец. – Он огромный, он может, как ночь, погасить весь свет. И он для всех, единый и тяжкий, а вот храбрость мала и легка, потому что у каждого она своя, посильная ему одному.
– И что же делать, если совсем страшно?
– Но ты ведь вернулась в тот тамбур, – хитро усмехнулся Король. – Это очень по-моему сделано, дочь. Если боишься, надо себя наизнанку выворачивать, а от страха не бежать. Впрочем, и головы не терять. Прости, пора мне. Три часа отдохнул – и снова к деду. Для тебя есть поручение, с тем и заглянул. Важное!
Голос отца сошел до тихого шепота. Он нагнулся к самому моему уху и еще раз прислушался, нет ли кого поблизости.
– Приглядывай за удачей впереди. Чую я, маги там невесть что натворили. Как бы бедой не обернулось. Например, мы с дедом оба будем видеть путь, а его на самом деле и нет, весь подмыт. Называется «полная иллюзия», для создания на большой площади требуется минимум три пси-мага высокого класса. – Отец потер лоб, явно удивляясь, откуда в голове взялось только что сказанное. – Маловероятно троих тут застать, но на душе у меня гадко. И чутью своему я верю.
Он встал и быстро ушел, не дав мне времени даже отозваться. Пока я одевалась
– Тяжело, – признал он, пока я стаскивала с его ног сапоги и накрывала одеялом. Вздохнув, дед добавил без обычной задиристости, уже сонно: – Король молодец. Спокойно отоспаться могу, дело он, паразит, знает.
Интересно, это он у Ленки нашей научился из слова «паразит» похвалу делать? Или она переняла отцову манеру?..
Я снова мыла посуду и лениво гадала. На более серьезные размышления не было сил. Отец велел смотреть за удачей, и я старалась. Получалось нечто странное. Словно далекая темная гроза стояла на месте, а мы шли к ней, подбираясь все ближе. Широкие тени прокатывались через пути тяжелыми волнами. Густая, как студеный снег вьюжной ночи, темная удача летела зло и стремительно, подгоняя волны. Она пронизывала наш поезд, не замечая его и не тратя себя на нас, ничтожных. Разве что у кого-то печка угасла или молоток на ногу упал – в общем, мелочи.
«Букаш» загудел, стравливая пар и требуя притормозить у толкающего нас второго паровоза. Тот отозвался охотно и звучно. А ведь прав Саня: так умеет петь только «Зеленая стрела». Неужели все настолько плохо, что нам выделили наилучший паровоз? Поезд заскрипел, притормаживая. Сейчас помощники машинистов выглядывают в обе стороны, вывешиваются, пытаясь рассмотреть, не загорелись ли буксы. Опять тормозим, сильно мы сбросили ход. Состав шевельнулся, проходя стрелку. Тарелка вывернулась из-под пальцев и звонко разбилась об пол. Туча темной удачи, которую я недавно сочла далекой и неопасной для нас, теперь стояла впереди, прямо по курсу. Огромная, беспросветная, скрученная в тугую спираль, находящаяся в непрерывном внутреннем движении и в поиске жертвы. Кто мог так ею управлять? Вот выбросила вперед плеть тьмы, и другую, и третью. Не взглянув на осколки тарелки, я хрустнула по ним ботинком, подбежала к двери вагона и высунулась наружу. Впереди, что и без всякого везения видно, клубилась бешеная, чернильно-лиловая гроза. Мы шли прямо в нее, пока еще подсвеченные солнцем, быстро тонущим в мареве ближних облаков.
Мне казалось, что внутри грозы натянут канат, который хрустит от напряжения, готовый лопнуть. Кто бы ни управлял тьмой, он предельно утомлен, вот-вот утратит контроль. Тогда эта клякса вполнеба станет просто облаком. Концентрированное невезение осядет темными промоинами на путях, упадет на лес ударами шквала – и сгинет, растворится в обычной дурной погоде…
Солнце в последний раз попыталось вырваться, полоснуло лучами по тучам, разрезая узкий прогал, и сгинуло. Сразу стало темнее и мрачнее. Я все стояла и смотрела вперед. Видела, когда «канат» лопнул, ощутила, как единая туча останавливается и начинает распадаться на мелкие весенние грозы. Мама подошла, поймала меня за плечо, заставив шагнуть в вагон, и плотно прикрыла дверь.
– Ты больше часа тут стоишь, – пояснила она. – Я уже тарелку выбросила, пол подмела, заодно тебя отругала и простила. Пошли шиповник пить. Что тебе доступно, ты и оттуда углядишь, не донимай себя попусту.
– Надо ведь еще папу предупредить, если вдруг…
– «Если»… «вдруг»… Он запретил подобные слова еще зимой, – весело припомнила мама. – Сиди не дергайся. Тонькина мать мне творога выделила, настоящего, свежего, представляешь? У них родня живет недалече от места нашей последней стоянки.