Павел I без ретуши
Шрифт:
Павел сумел переступить через мелочные обиды. «Граф Александр Васильевич! — пишет он А. В. Суворову в ссылку. — Теперь нам не время рассчитываться. Виновного Бог простит. Римский император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии».
Легендарные победы А. В. Суворова в Итальянском и Швейцарском походах позволяли России получить надежную основу для развития внешней политики в районе Средиземноморья. Однако это не входило в планы Австрии и Англии, которые, преследуя свои интересы, откровенно не желали усиления российского влияния на западноевропейской арене. Поняв это, Павел I стал смело рассматривать возможности заключения русско-французского союза, тем более что с падением Директории он рассчитывал на дальнейшее восстановление французской монархии, а само учреждение консульства и консула в лице Бонапарта
Важнейшим событием в укреплении внешнеполитического курса Павла I стало принятие под покровительство России в начале его царствования Мальтийского ордена. Французская революция пошатнула основу этого старейшего западноевропейского христианского ордена. В 1797 году по просьбе орденского братства Павел I принял титул протектора (покровителя) Мальтийского ордена. Это звание налагало на него известные обязанности, особенно когда в июне следующего года молодой французский генерал Бонапарт захватил Мальту. Русский император не только предоставил членам ордена убежище в своей столице и обеспечил пребывание ордена в России материально, но и распространил деятельность его на русской территории восстановлением польского католического и учреждением русского православного великого приорства. Историк А. В. Скоробогатов, утверждает, что символика ордена «отражает идею воссоединения христианских церквей, центром которых должна стать Российская империя».
29 ноября 1798 года Павел I принял Мальтийский орден в свое «державство» и возложил на себя знак великого магистра. Через месяц был издан манифест об «Установлении в пользу российского дворянства ордена Св. Иоанна Иерусалимского». Новый российский Мальтийский орден состоял из двух отделов: православного и католического, что должно было символизировать грядущее преодоление раскола между христианами России и Европы. Помимо этого Россия получала прекрасный стратегический плацдарм в Средиземном море. Рыцарский дух Павла I, его благородная и порывистая натура не позволили ему оставить мальтийцев в беде. Кроме того, в его планы входило намерение вернуть ордену остров Мальта.
Что касается родной православной церкви — ее пастыри могли рассчитывать на самое внимательное отношение к себе. Павел I не разделял равнодушия своей матери к священнослужителям русской церкви и их насущным нуждам. Вот как писал об этом в своих воспоминаниях рыцарь Мальтийского ордена граф Франц Габриэль де Бре, пребывавший в Санкт-Петербурге в 1799–1800 годах в качестве депутата: «В сношениях с духовенством император выказывает больше ловкости и знания людей: он его осыпает милостями и знаками почтения. Он первый наградил епископов орденами, которые до сих пор давались только мирянам. Везде, при всяком случае он высказывает им самое глубокое уважение, но в этом у него меньше системы, чем чувств». Павел пресекал какие-либо преследования православной церкви и даже предоставил определенную легитимность старообрядцам. В начале 1798 года в Нижегородской губернии, центре старообрядчества, им было разрешено открывать свои церкви. Неслучайно потом, когда императора не станет, старообрядцы будут так сердечно скорбеть о нем.
Мистической тайной окутаны повествования о встрече Павла I с православным монахом, иноком Авелем, обладавшим даром пророчества. Предсказание дня и часа кончины Екатерины II привели его в один из казематов Шлиссельбургской крепости. Освобожденный новым павловским правлением, он, согласно легенде, имел беседу с императором Павлом и предрек ему скорую трагическую кончину, а также судьбу его потомков.
Быть может, отсюда столь пристальная, навязчивая, мистическая подозрительность Павла I ко всем окружающим? Особенно в последние месяцы, недели и дни. Тем более что подозрительность не была беспочвенной. Вокруг него усиленно плелась паутина заговора. И он это чувствовал. Присутствовавший на его вечерней
Самое отвратительное заключалось в том, что в заговоре принимали участие наиболее близкие, доверенные люди императора. Идеологом стал друг детства Павла I, племянник его любимого, к тому времени уже покойного учителя Никиты Ивановича Панина, обласканный и самим Павлом, и павловским двором Никита Петрович Панин. Ревностный англофил, он пытался всячески противиться формированию франко-российского политического сближения. Его несанкционированные встречи с английскими дипломатами вызывали резкое недовольство императора. Павел яростно осадил его. И тогда осенью 1800 года Н. П. Панин начал тайные переговоры с наследником Александром Павловичем о введении в России регентства наподобие английского: в 1788 году в Англии была совершена попытка ограничить власть короля Георга III, настигнутого припадком безумия, посредством определения при нем регента, старшего сына принца Уэльского.
Свидания заговорщиков с наследником были тщательно засекречены. Наиболее осведомленными персонажами на первом этапе готовящейся трагедии являлись представители политической элиты Англии. Впоследствии, анализируя события, приведшие к гибели Павла I, многие исследователи придут к выводу, что дело не обошлось без английского вмешательства и «английского золота».
Следующий шаг в осуществлении своих намерений осторожный Н. П. Панин предпринимает в сторону человека, пользующегося исключительным доверием императора и наделенного огромной властью, — начальника полиции и военного губернатора столицы П. А. Палена. Современники называли его хитрым, ловким, пронырливым вельможей, умеющим при любой передряге выйти сухим из воды. Переговоры принесли ожидаемые плоды. Поэтому, когда в конце 1800 года Н. П. Панин попадает в опалу и уезжает в свое смоленское имение, запущенный им механизм заговора продолжает работать в заданном направлении. Теперь уже П. А. Пален медленно, но верно расширяет круг заговорщиков…
8 ноября 1800 года в жизни Павла I произошло знаменательное событие. Завершилось строительство его императорского дворца, его личной царской резиденции, получившей название Михайловский замок. Эта постройка стала олицетворением комплекса эстетических мировоззрений императора, символически отразила глубину его воистину имперских амбиций. В феврале 1797 года, во время закладки здания на месте снесенного Летнего дворца его бабки Елизаветы Петровны, эмоциональный Павел, рисуя в своем лихорадочном воображении уже целостный образ желанного рыцарского замка, пророчески воскликнул: «Здесь я родился, здесь хочу и умереть!» Он действительно умер здесь в ночь с 11 на 12 марта 1801 года.
С начала 1801 года дворцовый заговор набирал силу. Одной из причин стало появление при русском дворе 13-летнего племянника Марии Федоровны, принца Е. Вюртембергского. Радушный прием, оказанный мальчику императором, и его иносказательные намеки заставили многих опасаться, что Павел, не удовлетворенный своими старшими сыновьями и имеющий двоих сыновей-младенцев, намеревается усыновить принца и даже обеспечить ему в будущем русский трон. Подросток ни о чем не подозревал. Он всюду бывал, все замечал и, повзрослев, оставил яркие воспоминания о последних днях жизни самого Павла и его близких в Михайловском замке.
Пережив кончину Павла I, многие очевидцы и даже непосредственные участники трагедии 11 марта 1801 года взялись за перо. Наиболее объективными считаются записки полковника лейб-гвардии Конного полка Н. А. Саблукова, который в заговоре не состоял, а в роковую ночь цареубийства осуществлял командование охраной Михайловского замка.
В 1908 году в Санкт-Петербурге вышла книга «Цареубийство 11 марта 1801 года». Она включает записки и воспоминания современников императора Павла I, в той или иной мере соприкоснувшихся с трагедией его насильственной гибели. Среди более чем десяти версий этого события — свидетельства руководителя заговора П. А. Палена и непосредственного участника убийства императора Л. Л. Беннигсена. Разночтения, которые присутствуют в текстах различных авторов, естественны: каждый проживает жизнь со своим видением ее оттенков и нюансов; а кому-то просто выгодно пересказать событие так, а не иначе.