Павел I без ретуши
Шрифт:
— Ничего, ваше высочество, кроме того, что я дежурный вне очереди.
— Я так приказал, — сказал Константин.
— К тому же, — сказал Александр, — мы оба под арестом.
Я засмеялся. Великий князь сказал:
— Отчего вы смеетесь?
— Оттого, — ответил я, — что вы давно желали этой чести.
— Да, но не такого ареста, какому мы подверглись теперь. Нас обоих водил в церковь Обольянинов присягать в верности.
— Меня нет надобности приводить к присяге, — сказал я, — я верен.
— Хорошо, — сказал Константин, — теперь отправляйтесь
Я поклонился и вышел.
В передней, пока камердинер Рутковский подавал мне шубу, Константин Павлович крикнул:
— Рутковский, стакан воды.
Рутковский налил, и я заметил ему, что на поверхности плавает перышко. Рутковский вынул его пальцем и, бросив на пол, сказал:
— Сегодня оно плавает, но завтра потонет. […]
В три четверти десятого мой слуга Степан вошел в комнату и ввел ко мне фельдъегеря.
— Его величество желает, чтобы вы немедленно явились во дворец.
— Очень хорошо, — отвечал я и велел подать сани.
Получить такое приказание через фельдъегеря считалось в те времена делом нешуточным и плохим предзнаменованием. Я, однако же, не имел дурных предчувствий и, немедленно отправившись к моему караулу, спросил офицера Андреевского, все ли обстоит благополучно. Он ответил, что совершенно благополучно; что император и императрица три раза проходили мимо караула, весьма благосклонно поклонились ему и имели вид очень милостивый. Я сказал ему, что за мной послал государь и что я не приложу ума, зачем бы это было.
Андреевский также не мог догадаться, ибо в течение дня все было в порядке.
В шестнадцать минут одиннадцатого часовой крикнул: «Вон!», и караул вышел и выстроился. Император показался из двери, в башмаках и чулках, ибо он шел с ужина. Ему предшествовала любимая его собачка шпиц, а следовал за ним Уваров, дежурный генерал-адъютант. Собачка подбежала ко мне и стала ласкаться, хотя прежде того никогда меня не видела. Я отстранил ее шляпой, но она опять кинулась ко мне, и император отогнал ее ударом шляпы, после чего шпиц сел позади Павла Петровича на задние лапки, не переставая пристально глядеть на меня.
Император подошел ко мне (я стоял шагах в двух от караула) и сказал по-французски:
— Vous ^etes des Jacobins.
Несколько озадаченный этими словами, я ответил:
— Oui, Sire!
Он возразил:
— Pas vous, mais le r'egiment.
На это я возразил:
— Passe encore pour moi, mais Vous Vous trompez pour le r'egiment [84] .
Он ответил по-русски:
— А я лучше знаю. Сводить караул!
Я скомандовал:
84
«Вы якобинцы». — «Да, мой государь». — «Да не вы, а ваш полк». — «Пусть буду я, но относительно полка вы ошибаетесь» ( фр.).
— По отделениям направо! Марш!
Корнет Андреевский вывел караул через дверь… и отправился
Затем, обращаясь к двум лакеям, одетым в гусарскую форму, но не вооруженным, он сказал: «Вы же два займите этот пост», — указывая на дверь. Уваров все это время за спиной государя делал гримасы и усмехался, а верный шпиц, бедняжка, все время серьезно смотрел на меня. Император затем поклонился мне особенно милостиво и ушел в свой кабинет…
Из воспоминаний Петра Ивановича Полетика:
Меньший брат мой Аполлон, бывший тогда камер-пажем при великом князе Константине Павловиче, должен был служить по званию своему у вечернего стола государя в Михайловском замке. Возвратясь домой в 11 часу, он рассказывал мне, что за ужином употреблен был в первый раз новый фарфоровый прибор, украшенный разными видами Михайловского замка. Государь был в чрезвычайном восхищении, многократно целовал рисунки на фарфоре и говорил, что это был один из счастливейших дней в его жизни. Чрез час или два его не стало!
Из «Записок» Марии Сергеевны Мухановой:
В последний день жизни императора Павла отец мой ужинал у государя и оставил его в 11 часов. Государь был весел, разговорчив и любезен, хвалил свой Михайловский замок и сказал: «Я нашел наконец себе тихое пристанище». Замечательно, что его собака, маленький шпиц, беспрестанно выла и вертелась около его ног, сколько он ни отгонял ее.
Из «Записок» Адама Ежи Чарторыйского:
Говорят… что несколько анонимных писем все-таки возбудили подозрения императора и накануне своей смерти он велел тайно вызвать в Петербург Аракчеева, чтобы доверить ему пост генерал-губернатора Петербурга и выслать Палена. Прибудь Аракчеев вовремя в столицу — в Петербурге произошли бы самые трагические события. Это был человек, преданный духу приказа, поведения, мелочей, обладая энергией, которая порою становилась зверством. Вместе с Аракчеевым явился бы и Ростопчин, и Павел, вероятно, был бы спасен. […]
Первый из них находился в это время в своем имении недалеко от Петербурга и мог прибыть в столицу в 24 часа. Если бы эти два человека находились около императора Павла, он мог бы некоторое время в полной безопасности продолжать еще свои причуды, которые они постарались бы умерить и уменьшить; но, по всей вероятности, старания их остались бы напрасными, чтобы остановить жестокости, которые он желал применить к нескольким членам императорской фамилии. Положение заговорщиков становилось действительно опасным, и всякое промедление, всякое колебание угрожало теперь страшными бедствиями.