Павел I
Шрифт:
– Я вам не нужен? – спросил Штааль.
– Нет, нет… Если б вы были добры дать мне час времени…
– Ах, дела какие, Господи! – повторил квартальный, видимо желая вызвать Штааля на разговор об убийстве императора. Но Штаалю больше не хотелось рассказывать.
– От чего умер? – спросил он тихо полицейского.
– Верно, от аневризмы. Доктор сказал, разорвалось сердце. А может, и отравился, не разберёшь. Лекарь пошлёт к штад-физику, а штад-физик к просектору, уж мы знаем… Человек тоже был странный, изволили знать? Комнаты сами видите какие. Шкелеты, – сказал испуганно квартальный. – Мы даже наблюдение учинили в последние месяцы, – нет ли чего такого? Да так, словно бы и ничего. Вот только огнегасительному мастеру на случай
Штааль тотчас узнал переплетённую в чёрный атлас тетрадь, в которой когда-то в Милане он прочёл тайком несколько непонятных страниц. Сердце у него забилось. На первой странице, как тогда, он увидел огромную цифру 2, под ней слова «Deux – nombre fatidique». [336] От волнения у Штааля остановилось дыхание. Он быстро перелистал тетрадь, на три четверти исписанную знакомым прямым мелким почерком с утолщениями по горизонтальной линии. Почерк этот становился всё неразборчивее и нервнее на последних исписанных страницах. Штааль заглянул в самый конец рукописи, но читать не мог. Перед ним выскакивали лишь отдельные слова и фразы, то французские, то латинские. В особую строчку прыгающими буквами было выписано: «Не жизнь, а смерть в сиём эликсире…» Штааль разобрал ещё последнее слово – delivrance. [337] За ним следовало чернильное пятно, по-видимому раздавленное тетрадью и перешедшее на другую страницу.
336
«Два – число вещее» (фр.).
337
Освобождение (фр.).
– Вы думаете, так писал и умер? – быстро спросил Штааль квартального и, не дожидаясь ответа, отошёл к Ламору. Старик хмуро оглянулся и заслонил бумагу, которую читал. Штааль отдал ему тетрадь и вышел с квартальным в коридор.
– А богатый был человек, и наследников нет, – заметил квартальный.
– Разыщутся, – сказал Штааль, стараясь успокоиться.
– Верно разыщутся, а то в казну магистрат отпишет.
– Нам с вами пригодилось бы, – пошутил Штааль.
– Ещё как, и не говорите, – засмеялся квартальный. – Так неужто и вы, господин поручик…
Он не докончил фразы. Им навстречу шёл неровной быстрой походкой пожилой человек, которого Штааль тотчас узнал. «Бортнянский? – с удивлением подумал он… – Да, ведь правда, они приятели были». Штааль первый поклонился директору придворной капеллы, хоть и считал его низшим по общественному положению. Тот растерянно на него взглянул и спросил, не останавливаясь:
– Туда можно?
– Сделайте милость.
Штааль спустился по лестнице и вышел из мрачного дома, решив вернуться через час за Ламором. Он погулял немного, раза два взглянул на часы Было холодно и скучно Штааль свернул на людную улицу. Из кабака нёсся отчаянный рёв. Против входа столпились люди. Слышались раскаты смеха. Штааль протиснулся, – ему не сразу дали дорогу, и это ему не понравилось: накануне дорогу уступили бы немедленно. Посредине кучки высокий мужик показывал дрессированную суку. «Шевалиха, как есть Шевалиха», – гоготали в толпе. Мужик, радостно улыбаясь, снял шляпу. «А ну, покажи барину, что делает Шевалиха…» Собака зевнула и легла на спину лапами вверх. Раздался новый взрыв хохота. Штааль поспешно отошёл. «Надо бы прекратить это безобразие… Нет ли бутошника? – гневно подумал он, оглядываясь. Будочника не было. – Чёрт их возьми, экое безобразие!» – сказал Штааль уже менее сердито и, отойдя
Когда он вернулся, уже стемнело. Ламор неподвижно сидел перед столом, на котором лежал чёрный портфель.
– Спрячьте, спрячьте ваши секреты, – полушутливо сказал Штааль, вытянув левую руку и закрывая на мгновенье глаза.
Ламор поднялся, не отвечая, и взял портфель.
– Надеюсь, нашли интересные документы?
– О, да, чрезвычайно интересные, – пробормотал Ламор. – Чрезвычайно интересные…
Он остановился, обвёл вокруг себя взглядом и, выйдя в спальную, снова склонился над мёртвым телом Баратаева. У постели ярче горели высокие свечи. Кисея казалась жёлтой.
– Чрезвычайно интересные… Чрезвычайно интересные… – бессмысленно бормотал Ламор.
«Ну, и он, кажется, тоже с ума спятил», – подумал Штааль с удивлением.
– Так я вам больше не нужен, – нетерпеливо спросил он.
– Не нужны… Благодарю… Более не нужны.
Они вместе спустились к выходу, В коридоре Штаалю показалось, что где-то вдали слышна тихая музыка. Везде были зажжены свечи. На площадке квартальный поручик, галантно улыбаясь, разговаривал с той же женщиной. «Всё перебрали?» – спросил он и игриво подмигнул Штаалю. Лакей подал шубу старику.
– Прикажете извозчика позвать?
– Сбегай за двумя извозчиками, – сказал Штааль, оглядываясь на женщину. Лакей выбежал на улицу.
– Вы куда? К Демуту? – спросил Штааль Ламора.
– Я?.. Да, в самом деле… Искренне вас благодарю за услугу… Кстати, я на днях уезжаю из Петербурга.
– Что так? Во Францию?
– Да, вероятно… Мне здесь больше нечего делать… Впрочем, и во Франции тоже нечего. Нигде больше…
Штааль смотрел на старика с недоумением, и вдруг ему снова, как когда-то при первом знакомстве, бросился в глаза восточный облик Ламора, точно обострённый измученным выражением. При дрожащем огне свечей лицо его было мёртвенно-бледно. Древний, дряхлый, сгорбленный, Пьер Ламор медленно выходил в дверь, тяжело опираясь на палку. «Скоро помрёт, не иначе», – подумал Штааль с сожалением.
– Тогда позвольте вам пожелать… – начал он. – От всей души…
– Благодарю вас.
– Так… вы когда же едете? – спросил Штааль, не зная, что сказать.
– Я?.. Куда?.. Как только будут готовы бумаги. La podorojna, – с трудом улыбаясь, выговорил Ламор.
В тумане, к облегчению Штааля, показались сани. Лакей стоял в них боком, держась за плечо извозчика.
– Одного нашёл, барин, – запыхавшись, сказал он, соскакивая. – Совсем перепился народ.
– Для вас есть извозчик, – обратился Штааль к старику. – К Демуту отвези барина… Так до свидания. Всего, всего лучшего…
– Прощайте, – сказал старик глухо. Сани тронулись. Штааль довольно долго смотрел вслед Ламору.
– Прикажете на Невский сбегать? – разочарованно спросил лакей, видимо ждавший на чай.
– Ну да, сбегай, – приказал Штааль. Он поднялся по лестнице, чтоб не оставаться в передней с прислугой. Ему хотелось ещё взглянуть на женщину в передничке. Но ни её, ни квартального на площадке больше не было. Штааль пошёл по неровному узкому коридору, припоминая расположение комнат в мрачном доме. Вдруг он явственно услышал доносившуюся издали музыку. «Что за неприличие?» – подумал Штааль. Он свернул из коридора и на цыпочках прошёл через длинную нежилую комнату с закрытыми ставнями. В ней было темно. За этой комнатой, Штааль помнил, находилась небольшая гостиная. Он приоткрыл дверь. Спиной к нему в гостиной, освещённой одной горевшей над клавикордами свечой, играл Дмитрий Бортнянский. «Ах, он ещё тут? Ну, ему можно играть, для него это всё равно что молитва…» Штааль оставил дверь полуоткрытой и уселся на диван в тёмной комнате. Он слушал минуты две, уставившись глазами в бледную дрожащую полосу света на ковре. Вдруг он почувствовал сильный нервный удар. У него внезапно прервалось дыхание.