Павел I

Крестовский Всеволод Владимирович

– Я пришёл к его величеству тоже с чрезвычайно важным делом – с проектом о соединении церквей, – возразил Грубер.

– Очень хорошо, о вашем проекте вы доложите государю после, – и с этими словами Пален, не слишком вежливо отстранив иезуита от двери, захлопнул её перед его носом.

Пален, входя в кабинет государя, увидел в приотворённую дверь, что он стоял у стола, на котором лежали две бумажки, свёрнутые в трубочки. Пален успел подсмотреть, как император, перекрестясь набожно три раза, взял одну из этих бумажек, развернул её и быстро взглянул на написанное на ней одно слово. Пален, как и другие приближённые к государю, могли, видя это, догадываться, что дело шло о замене

одного какого-нибудь высокопоставленного лица другим, так как в подобных случаях Павел Петрович решал вопрос о новом назначении, бросая жребий. Не мог догадаться Пален только об одном, а именно о том, что на одной из виденных им бумажек было написано «Пален», а на другой – «Аракчеев». Государь начинал уже сомневаться преданности к нему Палена и намеревался заменить его Аракчеевым. Вероятно, жребий выпал в пользу Аракчеева, так как в тот же день к Аракчееву послано было от государя приказание, чтобы он немедленно приехал в Петербург из пожалованного ему села Грузина, куда он, несколько времени тому назад, должен был удалиться на житьё, подвергнувшись неожиданной опале государя.

Доклад генерал-губернатора шёл очень долго, между тем государь, постоянно отличавшийся точностию, спешил на развод. Грубер, остававшийся в предкабинетной зале, волновался и злился, с нетерпением ожидая выхода Палена.

– Ну, всё ли ты кончил и нет ли ещё чего-нибудь у тебя? – спросил государь с явным выражением нетерпения и в движениях и в голосе.

– Я кончил всё, но патер Грубер желает войти к вашему величеству… – доложил Пален.

– Что ему нужно? – отрывисто спросил император.

– Говорит, что пришёл с проектом о соединении церквей, – с лёгкой усмешкой заметил генерал-губернатор.

– Знаю я его проекты, это старая погудка на новый лад. Ну его! Пусть убирается; скажи ему, что мне теперь некогда; может прийти в другой раз, – с заметной досадой проговорил император.

Пален, крепко недолюбливавший Грубера, не без удовольствия передал ему отказ императора в сегодняшнем приёме. Точно громовым ударом поразили иезуита слова генерал-губернатора. Он побледнел и растерялся, полагая, что лишился милостивого расположения государя, что теперь пропала вся его долголетняя, неутомимая работа и что борьба, которую он вёл со своими противниками так упорно, не привела его ни к чему. Подавленный и расстроенный, он нетвёрдыми шагами вышел из приёмной государя.

Резкое обращение Палена с Грубером, считавшимся в ту пору едва ли не всемогущим лицом у государя, произвело на присутствующих сильное впечатление. Пален обвёл их глазами с торжествующей улыбкой и насмешливо посмотрел вслед иезуиту, уходившему с понуренною головой.

– Должно быть, отец Грубер недосмотрел, откуда сегодня дует ветер, – ухмыляясь, проговорил бывший в приёмной генерал Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, обращаясь к стоявшему подле него князю Лопухину. – Ведь, кажись, как хитёр, а, должно быть, ещё не подметил, что у нас делаются теперь дела смотря по тому, откуда дует ветер.

– Да, странная особенность в природе государя, – отозвался шёпотом Лопухин. – Он становится особенно мрачен и недоволен, когда дует северный ветер. Граф Иван Павлович давно уже заприметил и говорил мне, что это случается с его величеством с самых ранних лет.

– Оттого-то, видно, Иван Павлович и умеет так сохранить к себе неизменную благосклонность государя. Он знает, откуда дует ветер и о чём в какую пору можно докладывать его величеству, – подсмеиваясь, заметил Кутузов, желавший, чтобы император, который был сегодня не в духе, не потребовал его к себе или не заговорил бы с ним.

Желание Кутузова на этот раз исполнилось. Государь, выйдя из кабинета,

не обратил внимания ни на кого из находившихся в приёмной и отправился прямо на развод, происходивший, по обыкновению, на плац-параде перед Михайловским замком.

После обеда императрица с фрейлиною Протасовою поехала в Смольный монастырь, а государь отправился с графом Кутайсовым верхом, на обычную прогулку. В воздухе в этот день веяло весенним теплом. Государь, объехав аллеи сада, повернул домой и медленно, в глубокой задумчивости, въехал в ворота недавно занятого им Михайловского замка. На фронтоне этого замка, выглядывавшего грозной недоступной твердыней среди мрамора и гранита, ярко блестела при лучах склонявшегося к закату солнца начертанная золотыми буквами надпись: «Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней».

В девять часов вечера император сел по обыкновению за ужин. Из семейства государя за столом находились великие князья Александр и Константин Павловичи с их супругами и великая княжна Мария Павловна; а из посторонних лиц статс-дамы: графиня Пален с дочерью, баронесса Ренне и графиня Ливен, камер-фрейлина Протасова, генерал М. И. Голенищев-Кутузов с дочерью, обер-камергеры граф Строгонов и граф Шереметев, обер-гофмаршал Нарышкин, шталмейстер Муханов и сенатор князь Юсупов. За ужином император был мрачен и неразговорчив.

В десять часов с четвертью государь, встав из-за стола, пошёл в свои покои, с ним побежала, ласкаясь к нему и как будто задерживая его на ходу, любимая его собачка шпиц.

Ещё не занималась на небе утренняя заря, когда в городе началось какое-то суетливое, необыкновенное движение. Гвардейским полкам был отдан приказ тотчас собраться на полковые дворы, и там принесли они присягу на верность вновь воцарившемуся Александру Павловичу, а высшие военные и гражданские чины безотлагательно созывались особыми повестками в Зимний дворец. Между тем в Михайловском замке дежурный гофкурьер записывал следующее: «сей ночи, в первом часу с 11-го на 12-е число, скончался скоропостижно в Михайловском замке государь император Павел Петрович».

Кончина императора застала Грубера среди обширных замыслов и приготовлений. Хотя влияние его на политические дела при новом государе тотчас же прекратилось, но орден иезуитов утвердился в России. Император Павел отправил к избранному под его влиянием в 1799 году папе Пию VII собственноручное письмо, прося его святейшество о восстановлении в пределах России иезуитского ордена на прежних основаниях. Ответ папы на это письмо не застал уже в живых государя. «Возлюбленный мой сын, – писал Пий VII Павлу, – мера сия полезна. Она будет противодействовать стремлениям, направленным к ниспровержению религии и общественных порядков». Император Александр Павлович привёл в исполнение желание своего родителя, и вскоре деятельный поборник иезуитизма, Грубер, был избран генералом, или «шефом» восстановленного ордена, но недолго пришлось ему стоять во главе Общества Иисуса.

В ночь с 25 на 26 марта 1805 года показалось над Петербургом зарево. По улицам загремели трещотки, поскакали пожарные, помчались полицейские драгуны и повалил народ к месту пожара, который вспыхнул на Невском проспекте в доме католической церкви. В одном из окон охваченного пламенем здания вдруг сильно зазвенели стёкла, и в разбитой раме показалось искажённое ужасом лицо Грубера. Он пытался, но не мог пролезть в раму, чтобы броситься на улицу, а между тем из окна выбились густые клубы чёрного дыма и рванулось вверх красное пламя. Грубер исчез. Когда же пожар окончился, то найдены были обуглившиеся останки патера в том помещении, из которого он вытеснил митрополита Сестренцевича.