Павел Третьяков
Шрифт:
Прежде всего П.М. Третьяков позаботился о том, чтобы со смертью отца Третьяковы-младшие не лишились возможности учиться. Занятия на дому с преподавателями продолжили как сестры (о чем будет сказано позже), так и оба брата. Учебу приходилось совмещать с работой, поэтому «... братья днем сидели в лавке, а по вечерам продолжали свое образование. Приходили учителя, и молодые люди учились и читали до глубокой ночи »183. Вероятно, языки они начали учить не по настоянию отца, а уже после его кончины. Разумеется, времени на занятия у братьев было меньше, нежели у сестер. Осваивать приходилось лишь самое насущное — то, что помогло бы им лучше ориентироваться в деловой жизни.
Тяга к знаниям не оставила Павла Михайловича и в зрелом возрасте. Самообразование играло колоссальную роль в жизни мецената. Н.А. Мудрогель с гордостью пишет о Третьякове: «Павел Михайлович не был ни в каком учебном заведении
В середине — второй половине XIX века любовь к чтению для образованной публики являлась скорее нормой, нежели исключением. Дореволюционная русская культура была лите- ратуроцентрична. Исследователи объясняют почтение к книжному слову тем, что в России при переходе от преимущественно церковной литературы к светской последняя переняла от первой доверительное отношение к слову. Как бы то ни было, русский образованный человек питал к литературе — и как следствие к литераторам — совершенно особое уважение. Если художники и архитекторы еще в первой половине столетия воспринимались лишь как «технический персонал», то к писателю, к «служителю слова», элитарные слои общества относились с уважением. А главное, во второй половине столетия сама культурная элита России очень изменилась: помимо дворян, в нее вошли представители так называемой разночинной интеллигенции и купечество.
Читали тогда весьма много, притом интерес сосредоточивался не только на книгах, но и на «толстых журналах», своего рода «энциклопедиях жизни » той эпохи. Читали в одиночестве, вслух в компании друзей — и даже по ролям: в конце 1870-х годов из подобных воскресных «чтений » в доме купца С.И. Мамонтова выросли сначала «живые картины», а затем любительские спектакли, воспитавшие немало будущих знаменитостей русской сцены. К тому же чтение было наиболее доступным родом развлечения.
Характерно в этом смысле свидетельство В.П. Зилоти о жизни на съемных дачах в Кунцеве, относящееся к 1770-м годам. Кунцевские дачи оживали в летнюю пору, когда сюда приезжало «... по большей части московское именитое купечество, любившее летом тишину и покой... Среди лета все родители пили воды, кто “Виши”, кто “Эмс”; все гуляли, встречались и беседовали о политике, злобах дня и более всего о новых книгах. Одно за другим выходили сочинения: Печерского “В лесах” и “На горах”; “Анна Каренина” Толстого; сочинения Достоевского и Тургенева; читались всеми “Вестник Европы”, “Русский вестник” и “Отечественные записки”. Выросшая молодежь вставала и встречалась позже и обсуждала все эти книги; перечитывала “Войну и мир”; все увлекались Печерским»185.
Но даже на общем фоне эпохи, со всей ее любовью к печатному слову, страсть П.М. Третьякова к чтению была удивительной. О ней говорят все, кто так или иначе работал над жизнеописанием мецената.
По выработанной еще в детстве привычке Павел Михайлович посвящал чтению любую свободную минуту. Н.А. Мудрогель пишет: Третьяков «... в своем кабинете до глубокой ночи сидел за книгами, читал, делал пометки. Надо полагать, он чувствовал недостатки своего образования и всю жизнь старательно и много читал»186. Это свидетельство подтверждает А. Рихау: «Читал он много, но это не во время занятий в конторе; его трудно было встретить на пути в город или куда-либо без газет и книги в руках»187.
Как уже говорилось, рабочий день Третьякова начинался с чтения газеты и чашки кофе. «Он всегда за столом сидел с книгами»188. Днем, усевшись в экипаж, везущий его от конторы до банка, «... Павел Михайлович тотчас брался за книгу или журнал, — читал те десять—пятнадцать минут, когда ехали до банка. Он не смотрел по сторонам, старался не потерять ни одной минуты зря»189. То же и вечером: «папа... обыкновенно после обеда за столом читал газету, куря свою единственную в день сигару»190. Страсть к чтению прошла красной нитью через всю жизнь Третьякова. На склоне лет, в 1896 году, он описывает супруге свой день, в который внесла свои коррективы болезнь, все чаще приступающая к уже немолодому человеку: «Я совершенно здоров, просыпаюсь в 6 ч., в 7 пью кофе, в 9 выхожу, возвращаюсь в 4 часа, пью чай и ложусь до обеда, обедаем в 7 часов, после обеда опять ложусь, в 10 пьем чай и в половине 12-го отправляюсь спать. Во время лежания и утром между 7—9 часами читаю “Ярмарку тщеславия” [роман Теккерея] и “Биографию Иванова”»191.
Из записей Третьякова ясно видно, что новые книги приобретались им регулярно и составляли особую статью расходов. Так, его
Круг литературных интересов Павла Михайловича был крайне разнообразен. В фондах Третьяковской галереи отложился любопытный документ — черновая запись книг, составленная П.М. Третьяковым. К сожалению, черновик не датирован, но, вероятнее всего, относится ко второй половине 1850-х годов193. Из этого списка видно, что Павел Михайлович увлекался не только художественной и беллетристической, но также исторической литературой. Он читал сочинения императрицы Екатерины II, Н.М. Карамзина, одного из Аксаковых. Больше других авторов Павел Михайлович любил А.С. Пушкина и Н.М. Карамзина, далее шли сочинения А.А. Бестужева-Марлинского, Ф.Ф. Булгарина, И.С. Тургенева, В.А. Жуковского. Всего в списке значится более 80 пунктов, под некоторыми из них числится по несколько томов. В списке чтения П.М. Третьякова — серьезные периодические издания: «Отечественныезаписки», «Современник»и «Пантеон». Помимо прозы и публицистики Павел Михайлович любил поэзию. А.П. Боткина вспоминает: «... поэзию Фета Павел Михайлович очень ценил. Не говоря о мелких стихотворениях, которые он вспоминал и цитировал, я помню его нередко с толстым томом стихотворных переводов Овидия в руках. Любил он стихи Майкова и Полонского, которые читались вслух за большим столом после обеда»194.
Крупный критик В.В. Стасов, лично знавший Третьякова, по-видимому, не слишком преувеличивал, когда утверждал, что Павел Михайлович прочел «в оригиналах все, что только было доступно в русской литературе каждому сколько-нибудь образованному человеку».
Позднее особую роль в жизни П.М. Третьякова играли произведения Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого.
В.П. Зилоти пишет: «... родители наши читали и перечитывали Достоевского почти круглый год, особенно летом, в свободное время. Читали и каждый врозь, и часто вместе. После ухода Наталии Васильевны (Н.В. Фофановой, воспитательницы дочерей Павла Михайловича. — А.Ф.) мамочка и мы обе с Сашей читали иногда вслух, по очереди, и так прочли многое из Достоевского, кроме “Братьев Карамазовых”. Мамочка взяла с меня слово, что я не буду читать этой книги раньше 25 лет, что я исполнила, и не жалею»195. И далее: «... отец наш поклонялся Толстому, как романисту и великому писателю. Как “философу” же — гораздо менее и не раз говаривал, что Лев Николаевич — гениален, а умна за него Софья Андреевна»196.
С Л.Н. Толстым Павел Михайлович был знаком лично, немало общался и, по свидетельству дочери, часто дискутировал с писателем. «В начале 80-х годов мы чаще и чаще слышали от нашего отца о его свиданиях со Львом Николаевичем Толстым: то последний заходил побеседовать с отцом, то отец заезжал к Льву Николаевичу. Беседы их всегда касались их мнений и взглядов о делании добра, о благотворительности, о терпимости, о непротивлении злу, об искусстве, о религии и о всех вопросах, в то время интересовавших Толстого. Он только что написал свою “Исповедь” и “В чем моя вера”. Это было начало расцвета его философских идей. Мы зачитывались его писаниями и с интересом слушали рассказы отца о его разговорах с Толстым; они почти все время спорили. Как-то отец сказал Толстому: “Вот когда вы, Лев Николаевич, научитесь прощать обиды, то тогда я поверю в искренность вашего учения о непротивлении злу”. Рассказывая это, отец ехидно-добродушно улыбался»197.
Особую роль играли книги в жизни Третьякова в те моменты, которые он проводил на даче — сперва в Кунцеве, а в 1880-х — в Куракине. «Помню, что за столом конца не было разговорам про книжки, которых у нас в Кунцеве лежала всюду тьма198». Воскресные дни могли отдаваться чтению едва ли не целиком, в будни этому занятию посвящался вечер. После того как он заканчивал обстригать сухие ветки с сирени или гулять по парку, Павел Михайлович «... обычно приходил в гостиную с книжкой, садился в совсем особенное кресло, оставшееся при Куракин- ском доме от прежних владельцев (кресло было низкое, круглое, подлокотники начинались низко, подымались откосо вверх и поддерживали руки, державшие книгу)»199. Чтение занимало весьма значительную часть свободного времени Третьякова.
Оно являлось для Павла Михайловича не просто способом заполнить досуг, а важным делом, требующим сосредоточения и работы мысли. В.В. Стасову Третьяков писал: «Я читаю не для удовольствия, а потому, что нужно знать, что пишут»200.
Тяга Третьякова к искусству одним чтением книг не ограничивалась. Его культурные запросы были весьма обширны. Регулярно и с удовольствием «... в театры и концерты ездил, когда шла опера или пьеса в первый раз, всегда с женой и дочерьми. И любил музыку»201.