Павильон на дюнах
Шрифт:
— Горим! — закричал он. — Они подожгли дом!
Норсмор и я мгновенно вбежали в соседнюю комнату. Она была ярко освещена полыхавшим пламенем. Как раз, когда мы открыли дверь, перед окном взметнулся целый смерч огня, и лопнувшее со звоном стекло усеяло ковер осколками. Они подожгли пристройку, где Норсмор хранил свои негативы.
— Тепло! — сказал Норсмор. — А ну-ка, в вашу прежнюю комнату!
В ту же секунду мы были там, распахнули ставни и выглянули наружу.
Вдоль всей задней стены павильона были сложены и подожжены кучи хвороста. Вероятно, они были политы керосином, потому что, несмотря на бывший утром
— Ну что ж! — сказал Норсмор. — Вот, слава богу, и конец!
И мы вернулись в комнату дядюшки, Мистер Хеддлстон надевал ботинки, все еще дрожа, но с таким решительным видом, какого я у него раньше не замечал. Клара стояла рядом с ним, держа в руках пальто, которое она собиралась накинуть на плечи; в глазах ее было странное выражение: она не то на что-то надеялась, не то сомневалась в своем отце.
— Ну-с, леди и джентльмены, — сказал Норсмор, — как вы насчет прогулки? Очаг разожжен, и оставаться тут — значит в нем изжариться. Что до меня, я хотел бы до них дорваться, а там и делу конец.
— Другого выхода нет, — сказал я.
— Нет, — повторили за мной Клара и мистер Хеддлстон, но совершенно различным тоном.
Мы спустились вниз. Жар был едва переносим, и рев огня оглушал нас. Едва мы вышли в переднюю, как там лопнуло стекло, и огненный язык ворвался в отверстие, осветив весь павильон зловещим пламенем. В то же самое время мы услышали, как наверху грохнуло что-то тяжелое. Ясно было, что весь павильон пылал, как спичечная коробка, и каждую минуту мог обрушиться нам на голову.
Норсмор и я взвели курки револьверов. Мистер Хеддлстон, который отказался от оружия, отстранил нас повелительным жестом.
— Пусть Клара распахнет дверь, — сказал он. — Тогда, если они дадут залп, она будет прикрыта дверью. А вы пока станьте за мной. Я козел отпущения. Грех мой настиг меня.
Я слышал, стоя за его плечом с оружием наготове, как он бормочет молитвы прерывистым быстрым шепотом, и сознаюсь, что, как ни ужасно это может показаться, я презирал его, помышлявшего о каких-то мольбах в этот страшный, решительный час. Между тем Клара, смертельно бледная, но сохранившая присутствие духа, разобрала баррикаду у входа. Еще мгновение — и она широко распахнула дверь. Пожарище и луна освещали отмель смутным, изменчивым светом, и мы видели, как далеко по небу тянулась полоса багрового дыма.
Мистер Хеддлстон, на мгновение обретший несвойственную ему решимость, резко толкнул меня и Норсмора локтями в грудь, и мы еще не успели сообразить, в чем дело, и помешать ему, как он, высоко подняв руки над головой, словно для прыжка в воду, выбежал вон из павильона.
— Вот я! — кричал он. — Я, Хеддлстон! Убейте меня и пощадите остальных!
Его внезапное появление, должно быть, ошеломило наших врагов, потому что Норсмор и я успели опомниться и, подхватив Клару под руки, броситься к нему на
— Traditore! Traditore! — закричали невидимые мстители.
Огонь распространялся так быстро, что часть крыши в этот миг рухнула. Громкий, странный и устрашающий звук сопровождал этот обвал павильона. Огромный столб пламени высоко поднялся в небо; его, вероятно, видно было в открытом море миль за двадцать от берега — и в Грэден Истере, и с пика Грей Стил, крайней восточной оконечности гряды Колдер Хиллс.
Каковы бы ни были по воле божьей похороны Бернарда Хеддлстона, но погребальный костер его был великолепен.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Рассказывает о том, как Норсмор осуществил свою угрозу
Мне очень трудно рассказать вам о том, что последовало за этими трагическими событиями. Когда я оглядываюсь на эти дни, все мне представляется смутным, напряженным и беспомощным, как бредовой кошмар больного. Я вспоминаю, что Клара как-то прерывисто всхлипнула и упала бы на землю, если бы Норсмор и я не поддержали ее безжизненное тело. Нас никто не тронул. Я, кажется, даже не видел ни одного из нападавших, и мы покинули мистера Хеддлстона, даже не взглянув на него. Помню, что я бежал, как человек, охваченный паникой, неся Клару то один, то вместе с Норсмором, то вновь отнимая у него дорогую ношу.
Почему мы выбрали своей целью мой лагерь и как мы добрались туда — все это совершенно стерлось из моей памяти. Первое, что отчетливо вспоминается мне, был момент, когда мы уронили Клару около моей палатки и сами упали возле нее на траву. Норсмор с упорной яростью колотил меня по голове рукояткой револьвера. Он нанес мне две раны в голову, и последовавшей потере крови я приписываю внезапное прояснение моих мыслей.
Я схватил его за руку.
— Норсмор, — как сейчас помню, сказал я. — Убить меня вы всегда успеете, поможем сначала Кларе.
Он уже совсем одолевал меня. Но, услышав эти слова, он тотчас вскочил на ноги, и мы бросились к палатке. В следующее мгновение он уже прижимал Клару к своему сердцу и целовал ее бесчувственное лицо и руки.
— Стыдитесь! — закричал я. — Стыдитесь, Норсмор!
И, еще не поборов головокружения, я стал бить его по голове и плечам.
Он выпустил Клару и посмотрел мне в лицо при бледном свете луны.
— Вы были в моей власти, и я отпустил вас, — сказал он. — А теперь вы нападаете на меня. Трус!
— Это вы трус, — ответил я. — Разве она позволила бы вам целовать себя, будь она в сознании? Никогда! А теперь она, может быть, умирает, а вы теряете драгоценное время и пользуетесь ее беспомощностью! Пустите ее и дайте мне оказать ей помощь.
Он с минуту смотрел на меня, бледный и угрожающий, потом внезапно отошел в сторону.
— Ну так помогайте!
Я стал на колени возле нее и, как умел, ослабил завязки ее платья, но в это время тяжелая рука опустилась на мое плечо.
— Руки прочь от нее! — яростна сказал Норсмор. — Вы что же, думаете, что у меня в жилах вода?