Павлик Морозов [1976]

Губарев Виталий Георгиевич

— Это уже плохо, — тихо сказал Дымов. — Да вы садитесь, Зоя Александровна. Все может быть. А в районе он был на хорошем счету. Хотя в свое время и Захаркин был на хорошем счету. Да, да, — громко прибавил он, услышав стук в дверь.

В комнату вошел пожилой худощавый крестьянин в расстегнутой поддевке.

— К вам я, товарищ Дымов.

— Входите, входите, — приветливо сказал Дымов и снова обратился к учительнице: — Так вы пришлите своих пионеров, я приготовлю текст для

лозунгов. А может, и вы с ребятами зайдете? Нам бы еще поговорить надо.

— Обязательно зайду, Николай Николаевич. — Она поднялась и вышла.

Дымов пожал руку крестьянину в поддевке.

— Садитесь, товарищ.

— Ничего, мы и постоим. — Он покашлял. — Потому как вы человек партийный, я спросить у вас хочу.

— Спрашивайте, товарищ… Вот знакомо мне ваше лицо, а фамилию никак не припомню…

— Иванов. Федор Тихонович Иванов.

Дымов сощурил в улыбке глаза. Эта мягкая улыбка очень красила его лицо с глубоким шрамом на щеке.

— А ведь вспомнил я вас, Федор Тихонович! Кажется, месяц назад вы с женой в район приезжали. Правда? Ксенией Петровной ее зовут?

— Ее весь район знает, товарищ Дымов… — невесело улыбнулся Иванов. — Только толку мне от нее мало.

Дымов недоуменно поднял брови:

— Почему же вы так против жены настроены?

Иванов снова покашлял, сказал мрачно:

— Так я не то что настроенный… Я спросить хочу, могу я с ней, значится, разойтись законным образом и кому надо заявление давать?

— Федор Тихонович! — укоризненно проговорил Дымов. — Зачем же расходиться?

Иванов потоптался на месте, застегнул и снова расстегнул свою поддевку. Он явно волновался.

— Могу сказать, товарищ Дымов… Мне скрывать нечего. Разногласие у нас получилось…

Дымов пытливо посмотрел ему в глаза.

— По какому же вопросу разногласие?

— Да вы-то, как я думаю, ее сторону примете. Ну а мне оттого не легче… Вам, значится, известно, что она, Ксеня-то, активисткой считается?

— Знаю, знаю.

— Женотдел! — вдруг громко проговорил Иванов, начиная горячиться. — Ну ладно, это еще полбеды, хотя, конечно, дома от этого женотдела прибыли нету. Однако пусть своими делами занимается, общественными, раз она ликбез кончила и грамоте научилась. Я не возражаю… Детей у нас нету, не дал бог. Так что времени у нее на все хватает, это так, — он говорил быстро, машинально застегивая и расстегивая свою поддевку. — Но когда, значится, речь про наши домашние дела заходит, то уж тут ты слушай мужа. Это тебе не изба-читальня!

— Да о чем у вас спор идет?

— Да все о том же, — вздохнул Иванов, — о чем теперь все люди спорят.

— О колхозе?

— Так и есть.

— Все ясно,

Федор Тихонович. Она за колхоз, а вы…

— А я против! — решительно махнул рукой Иванов. — Ни в какой колхоз я не пойду, как вы меня ни агитируйте! А силой никто заставить не может!

— Никто, никто, — кивнул Дымов.

— Сами посудите… Всю жизнь голоштанным мужичонкой был, ни кола, ни двора своего не было! — говорил Иванов, и в голосе его звучала неподдельная тоска. — Все по людям с женой мыкались, батрачили. Только стал на ноги становиться, лошадку завел… Землица у меня неважнецкая, да все же хлеб родит… И вот, значится, брось все это к лешему!

Дымов сказал ласково и убедительно:

— Зачем же к лешему? Колхозы для того, чтобы люди лучше, богаче жили.

— Слышал я это уже, товарищ Дымов! И учительница наша и жена, всей деревне уши колхозом прожужжали. Не верю! Вот что хотите делайте — не верю! А с ней жить, не буду, раз согласия нету… Вы скажите, товарищ Дымов, как мне с ней развод сделать?

Дымов поднялся, развел руками:

— Не знаю… Честное слово, не знаю, Федор Тихонович. Сам-то я не разводился… Вернусь в район — специально для вас узнаю.

— А то у нас не житье, а мука!

Дымов улыбнулся хитровато:

— А сколько лет вы с ней мучаетесь?

— Да уж восемнадцатый пошел…

— Значит, всю жизнь вместе, а теперь порознь? — вздохнул Дымов и покачал головой. — Нескладно получается, Федор Тихонович! А вдруг она права?

— Ксеня-то? — вскрикнул Иванов и горько прибавил: — Она кого хошь уговорит! Только не меня! Разведусь! — Он снова махнул рукой, круто повернулся и вышел.

Дымов высунулся в окно:

— Куда же вы, Федор Тихонович? Разговор-то мы не кончили.

Иванов шел по улице, не оглядываясь. «Горяч, горяч, — подумал Дымов, — а ведь все-таки поверит в колхоз. Этот обязательно поверит!»

В комнату вошел Трофим. За прошедшие сутки он осунулся, похудел. Исчезла его медлительная важность, глаза смотрели беспокойно, перебегали с предмета на предмет.

— Все сделал, как вы говорили, товарищ Дымов: в избе-читальне актив соберется. Сам оповестил всех.

Дымов подошел к столу, над которым висел кусок картона с надписью: «Председатель сельсовета Т. С. МОРОЗОВ».

— У меня к вам вопросы есть, товарищ Морозов. Я тут внимательно просмотрел список дворов — Дымов посмотрел в глаза председателю. — Честно говоря, странный список…

— А в чем странность, товарищ Дымов? — Морозов отвел глаза в сторону.

— Выходит, что у вас в Герасимовке кулаков нет? Что ни фамилия, то бедняк или середняк. А вот люди говорят другое.