Павлик Морозов [1976]
Шрифт:
— Да что тебе надо от него? Я передам…
Незнакомец ответил не сразу. Казалось, он решал, может ли доверить Даниле свою тайну.
— Что надо? — наконец глухо заговорил он. — А надо мне, xлопец, восемь штук удостоверений.
— Каких удостоверений?
— А вот таких… — Он вынул из кармана бумажку. — Я образец давно приготовил. Смотри: «Дано настоящее удостоверение гражданину деревни Герасимовка Верхне-Тавдинского района Уральской области (тут надо пропуск сделать: фамилии мы будем сами
«Бежать с Урала хочет!» — подумал Данила.
— Так, — он покривил губы. — Не выйдет из этого ничего. Не согласится дядя Трофим.
— А мы не даром, хлопец! Чуешь? Не даром! За каждое такое удостоверение по тысяче рублей заплатим!
— По тысяче?! — слабо ахнул Данила.
— По тысяче, хлопец! И тебе дадим еще! Устрой нам только это дело.
— Не знаю…
— Устрой, хлопец!
— Я скажу ему…
— Добре!
Данила помолчал, вытер вдруг выступившие на висках капельки пота.
— А ты приходи в Герасимовку, когда стемнеет… Свистнешь на крайнем огороде…
За деревьями, внизу на дороге, послышался цокот копыт. Данила и хромой молча шагнули к обрыву. Из-за поворота показался всадник в кителе защитного цвета. Он ехал медленно, отгоняя плеткой кружащихся над лошадью слепней. Покачиваясь в седле, всадник тихо напевал какую-то незатейливую песенку. У него было открытое лицо с узким косым шрамом через щеку и усталые серые глаза. На вид ему было лет сорок.
— Кто такой? — шепотом спросил Данилу хромой.
— Дымов… В райкоме партии работает. Разудалый человек — ездит по району, за колхозы агитирует… Стреляли в него уже один раз, а ему все нипочем…
— Плохо стреляли! — зло сказал хромой и вдруг рывком вынул из кармана наган.
— Да ты что, ты что?! — попятился Данила, бледнея.
— Ничего! У меня с коммунистами свои счеты!.. Ступай, хлопец, попозже я приду в Герасимовку…
Данила бегом бросился с холма в чащу леса. Он слышал, как за его спиной хлопнул короткий выстрел. Эхо подхватило его и понесло далеко по тайге. Стайка птиц с тревожным свистом сорвалась с вершины старой сосны…
ГЛАВА II
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СЕЛЬСОВЕТА
Старая, почерневшая от непогоды и времени изба Трофима Морозова стоит на самом краю деревни. Перед крыльцом растет одинокая береза. За покосившимися воротами видна гряда леса, близко подступающего к Герасимовке.
Павел и Федя, запыхавшись, вбежали с улицы во двор.
— Так я и знал! — тоненьким от возбуждения голосом закричал Федя, глядя на крышу.
— Чего? — спокойно спросил Павел. Он был на целую голову
— Вертушки-то нету! Петька Саков сбил!
— А ты откуда знаешь, что Петька?
— А он сегодня утром шел в школу на утренник и кричал, что собьет.
Павел мрачно посмотрел на крышу.
— Да, для него я делал, как же! А может, она упала? — он вынул из-за пояса книгу и протянул ее Феде. — Подержи-ко, братко.
Павел быстро влез на забор, а с забора на серую тесовую крышу, на которой там и тут изумрудными пятнами зеленел мох.
— Паш, Петька всегда пристает! — плаксиво говорил Федя, запрокинув голову. — А вчера камнем стукнул. Знаешь, как больно!
— Вот я его сам стукну! — проворчал Павел и поднялся во весь рост на крыше. Он стоял высокий, худощавый, с острыми, как у всякого подростка, локтями и коленками. Ветер теребил его непослушные темно-русые волосы. Было Павлу без малого четырнадцать лет, а по виду можно дать и все пятнадцать. — Эй ты, рыжий! — вдруг закричал он.
— Кто там? Петька? — спросил Федя, пританцовывая от волнения на месте.
— Петька.
— Ну вот, так я и знал!
— Рыжий! — кричал Павел. — Это ты вертушку сбил? Чего? Ух, я тебе сейчас дам!
Он соскользнул с крыши на забор как раз в ту минуту, когда на крыльцо из избы вышли Татьяна и ее соседка Ксения.
— Пашутка, ты зачем это через забор? — крикнула Татьяна.
— Так быстрее, маманька!
Павел скрылся на улице. Федя, не задумываясь, полез на забор следом за братом.
— Федюшка, а ты куда? Разве калитка тесна стала? Штаны порвешь!
— Не порву, маманька!
Татьяна грустно покачала головой:
— Вот озорники!.. Рассказали бы матери, какой в школе утренник был, так нет, опять на улицу!
— А, пускай, — улыбнулась Ксения. — Ведь мальчики, Таня.
— Хлопот с ними много…
Они присели на крыльце: Татьяна — высокая, худощавая, с бледным, утомленным лицом, и Ксения — низенькая, полная, очень подвижная, с неясным румянцем на загорелом лице. Обеим им было по тридцати пяти лет, с самого раннего детства связывала их большая дружба.
— Ну что ж, что хлопот много, зато ведь мальчишки у тебя смышленые, бойкие. А мне вот скучно без детей, — вздохнула Ксения.
— Да, ребята у меня хорошие… А все ж я иной раз тебе, Ксения, завидую… Ты вон ликбез уже окончила! Грамотная! В активистках ходишь, от всей деревни, можно сказать, почет.
— Ой, подружка, да ведь я чуток подучилась только, — сказала Ксения певучим грудным голосом. — А уж ворчал мой Федор на меня за это! Как вечером, бывало, в школу собираюсь, так он на дыбы: сиди дома, и все! Однако приструнила я его.