Паводок
Шрифт:
— И она предложила тебя?
— Ага, так и было, — кивнул Тросет.
— Я знаю, что ты был там, Гуннар.
Он отвернулся.
— Знаю, что все эти годы ты молчал. Не знаю почему, но и упрекать тебя не стану. Ты, наверно, думаешь, я потребую, чтоб ты дал показания, только я не собираюсь ничего требовать. Ты дашь показания, если сочтешь, что так надо. Или не дашь, если решишь иначе.
Я пожал ему руку. Он уронил ножницы, стоял, покачиваясь с мыска на пятку, в полном замешательстве. Потом моргнул и тихонько пробормотал:
— Будем надеяться, что чего-нибудь выйдет.
Стейн
Белый коттедж. Она снимала второй этаж. На первом жила Ева, ровесница Сив. Я и ее знал. Много раз представлял себе, как они сидят, пьют чай и обсуждают меня. Будто наяву слышал, как Сив упорно уходит от того, что натворила, твердит, что чувствует в себе две стороны, никак не связанные друг с другом, а под конец распространяется о моем эгоизме и отчужденности. Я поднес палец к кнопке звонка. Конечно, признаваться неохота, но ведь, пожалуй, это одна из причин, что по ночам я лежу без сна, ворочаюсь и вижу перед собой ее лицо. Что, засыпая, все время слышу ее голос. По крайней мере, я хотел бы поговорить с ней, без горечи и издевки. Хотел бы узнать, правду ли она сказала или это просто последний способ вернуть меня. Чего ради ей прилагать столько усилий? Она эгоистка и готова соперничать с кем угодно, особенно с женщинами, из-за чего угодно, но долго ли она намерена стелиться передо мной? Я нажал на кнопку. Один раз и другой, потом и на кнопку первого этажа. Обошел вокруг дома, заглянул в нижнюю квартиру — пусто, никого нет. На втором этаже было открыто окно.
Я бросил камешек. В доме напротив на веранду вышел мужчина, сердито крикнул:
— Зачем камни-то бросаете?
— Все в порядке. — Я подобрал новый камешек.
— Я полицию вызову!
— Так я и есть полиция, — ответил я и опять бросил камешек.
— Только попробуйте бросьте еще раз! — Мужчина хватил кулаком по перилам веранды.
Я сел в машину и поехал прочь. Обычно она дважды в неделю ходила на тренировки, по понедельникам и средам; может, она и сейчас на стадионе. А может, позвонила мне на работу, узнала, что я заболел после истории в Рёлдале, и поехала ко мне. Я выбрал путь мимо купальни, спустился оттуда на Нурдре-гате и двинул в гору, на Клоккервейен. У ограды припаркована машина. Мой отец сидел на крыльце, ждал. Я зарулил во двор, вышел из машины, зашагал к дому. Отец не был на Клоккервейен больше года. Он встал, отряхнул брюки.
— Тебя можно поздравить, — сказал он.
— Спасибо.
— По телевизору тебя показывали.
— По местному каналу.
— Не только, еще и в «Новостях дня».
Я не знал, что сказать. Он теребил пиджак, чувствуя себя не в своей тарелке.
— Что, снова дед?
— Да, надо бы тебе приехать.
— Он в больнице?
— От больницы он отказался. Мы вызвали врача.
— Плохо дело?
— Да, вправду плохо.
— Едем.
— А на работу тебе не надо? У вас там полная неразбериха.
Мы пошли к машинам. Я пропустил его вперед и поехал следом. Так лучше всего. Отец всегда ездил с ветерком. Врубит четвертую передачу — и вперед, поэтому визг шин его автомобиля слышно издалека. В школе меня из-за него вечно дразнили. Он работал на электростанции ночным сторожем и в дневное время ходил усталый, с видом туповатым и измученным, а юные хулиганы, конечно же, этим пользовались. Постоянно подстраивали ему всякие пакости — то бумажник на дорогу подбросят, то глушитель снегом забьют, — и всякий раз он попадался на их удочку. Я стыдился появляться с ним вместе на улице. А уж родительские собрания или рождественские праздники вообще были настоящей пыткой. Я видел в заднем стекле машины его затылок, поредевшие
Мама ждала на лужайке. Сообщила, что в обед они помогли деду спуститься вниз и он поел вместе с ними. Казался бодрым, как никогда. Но скоро сник, сказал, что хочет прилечь. Мама слышала, как он потащился в уборную, а потом все стихло. Через некоторое время она проверила, но там оказалось пусто. Вышла на крыльцо и увидела его. Он шел в лес. Мама с отцом бросились за ним, а он спрятался за сосной и закудахтал как курица. Потребовал, чтобы отец ушел домой, иначе он ни слова не скажет. Отец ушел. Мать осталась, начала переговоры с упрямцем.
— Он сказал, что хочет отыскать себе местечко в лесу, — тихо заметила она.
— И чем же ты его задержала?
— Посулила, что ты приедешь.
— А еще что-нибудь сулила? Насчет Сив?
— Кажется, да, — пробормотала она. — Очень ему охота, чтобы вы помирились.
Отец отковырнул от стены кусок отставшей краски и медленно открыл входную дверь.
Я поговорил с врачом. Он спросил, не вызвать ли «скорую». Дед, конечно, не хочет в больницу, но можно дать ему успокоительного и отвезти туда.
Я отклонил эту идею.
Дед лежал, опираясь на целую гору подушек. Весь какой-то желтый, на лице темные пятна. Когда я заглянул в комнату, он спал, хрипло втягивая воздух и со свистом выпуская, но стоило мне закрыть дверь, как глаза открылись, хрипы умолкли. На вид он показался мне совсем слабым. Глаза, обычно ясные, зоркие, помутнели, словно подернулись молочно-голубой пленкой. Я сел на край кровати, глядя на его горбоносое лицо.
— Говорят, ты в лес собирался, новую жизнь хотел начать, — сказал я.
— Да ну? Неужто?
— Ты не помнишь?
— А что тут помнить? — Он закашлялся.
— Мама скрипку достала.
Я показал на полку над кроватью. Дед повернул голову, взглянул на свою старую скрипку.
— Да уж, иначе она никак не могла, — проворчал он. — Непременно ей надо напомнить мне о моих неудачах.
— А я любил слушать, как ты играешь.
— Это ты сейчас так говоришь, чтоб меня порадовать.
— Нет, правда любил.
Он повернул голову, без всякого выражения посмотрел на меня. Руки сплошь в печеночных пятнах. На одном предплечье черные синяки. Видно, врач брал кровь на анализ или лекарство колол. Дед поднес руку ко лбу, застонал.
— Я слышу, как течет кровь.
— Что ты сказал? — переспросил я.
— Слышу, как кровь течет.
— Ты просто себе внушаешь.
— Нет. Я чувствую. — Он отвернулся.
Опять пошел дождь. Капли монотонно застучали по гофрированной крыше за окном. Дед прислушался, попросил открыть окно. Я открыл и снова сел. Он закрыл глаза, вздрогнул и с тихим всхлипом поднял веки.
— Я рассказывал тебе о Людвике?
— Мы же вчера о нем говорили, разве ты не помнишь?
Он задумался. Похоже, вовсе не понимал, о чем я толкую. Потом веки вновь опустились, он задремал. Я сидел в этой комнатушке с косым потолком, слушал шум дождя. Сколько раз я сидел тут у окна, читал. И в дедовом доме тоже читал. Приходил к нему после школы, читал и обедал с ним вместе. Наверно, никогда не забуду дедов рыбный пудинг. Запах и вкус рыбного пудинга с карри, отварной картошкой, горохом и морковью.