Паж герцога Савойского
Шрифт:
— Отец, — сказал дофин, — честью вашего имени клянусь: я сделаю так, как вы хотите.
— А если твоя мать будет настаивать?..
— Я скажу ей, государь, что я столько же ваш сын, сколько ее.
— А если она прикажет?
— Я отвечу ей, что я король и что мне следует отдавать приказы, а не получать их.
И при этих словах юный принц выпрямился с величием, какое было свойственно всем Валуа.
— Хорошо, сын мой, хорошо! — сказал Генрих. — Вот что я хотел тебе сказать… А теперь — прощай! Я чувствую, что голос мой едва звучит, глаз закрывается, я слабею… Сын мой,
И Генрих, уронив голову на подушку, остался недвижим.
Франциск, поворотливый, гибкий, как молодой тростник, наклонился вместе с ним, потом выпрямился, торжественно простер руку над неподвижным телом — с этого мгновения его можно было считать мертвым — и сказал:
— Отец! Я торжественно повторяю вам клятву блюсти мир, который вы подписали, сколь бы губителен он ни был для Франции! И ничего не добавлять, и ничего не отнимать от Като-Камбрезийского договора, кто бы и как бы на этом ни настаивал. И да примет Господь мою клятву, как ее приняли вы!.. У короля Франции только одно слово!
И, в последний раз поцеловав бледные и холодные губы отца (на них едва чувствовалось слабое дыхание), он пошел и отпер дверь королеве Екатерине; она неподвижно и прямо стояла на пороге и с нетерпением ожидала конца разговора, на котором ей не разрешено было присутствовать.
Девятого июля, около постели короля, в ком все еще теплилась жизнь, хотя это можно было определить только по слабому дыханию, едва туманившему зеркало, Эммануил Филиберт Савойский торжественно взял в жены Маргариту Французскую, герцогиню Беррийскую; венчал их кардинал Лотарингский, и весь двор присутствовал при церемонии. Закончилось это венчание при свете факелов немного после полуночи в церкви святого Павла.
На следующий день, 10 июля, около четырех часов пополудни — то есть в тот же час, в какой за десять дней до этого он был так злосчастно ранен графом Монтгомери — король испустил последний вздох: совершенно незаметно, как это и предсказывал Андреас Везалий.
Ему было сорок лет, три месяца и десять дней, и он процарствовал двенадцать лет и три месяца.
Он превзошел своего отца в том, что, мертвый, сдержал данное им Филиппу II слово, тогда как его отец, живой, не сдержал слово, данное им Карлу V.
В тот же день г-жа де Валантинуа, остававшаяся до последнего вздоха короля в Турнельском дворце, покинула его и уехала в свой замок Ане.
В тот же вечер весь двор переехал обратно в Лувр. Около тела короля остались оба врача и четыре священника: врачи, чтобы его набальзамировать, священники, чтобы читать над ним молитвы.
У наружных дверей встретились Екатерина Медичи и Мария Стюарт. Екатерина, привыкшая за двенадцать лет, что ей все уступают дорогу,
хотела пройти первой, но вдруг остановилась, потом сделала шаг назад и со вздохом сказала Марии Стюарт:
— Проходите, сударыня, вы — королева!
XVII.
Генрих II умер как настоящий король Франции, приподнявшись на смертном ложе, чтобы сдержать свои обещания.
Третьего июля 1559 года были отправлены королевские грамоты, по которым Эммануилу Филиберту возвращались его земли.
Чтобы вступить во владения ими, герцог тут же послал трех сеньоров, оставшихся ему верными в превратностях его судьбы. Это были его главный наместник в Пьемонте — Амадей де Вальперг, главный наместник в Савойе — маршал Шатам и главный наместник в Бресе — Филиберт де ла Бом, сеньор де Монфальконе.
Верность Генриха II слову привела в отчаяние всю французскую знать, голосом которой стал Брантом.
«Это дело, — пишет летописец, — было вынесено на обсуждение и вызвало много споров в совете. Одни считали, что Франциск II вовсе не обязан выполнять обещания, данные отцом, особенно по отношению к более слабой державе; другие держались мнения, что следует подождать совершеннолетия юного короля, что герцогиня Савойская и так принесла мужу слишком много благ и что выдать замуж десять дочерей Франции стоило бы короне меньше, чем ее одну.
Потому что, — добавляет сир де Брантом, — больший обязан быть щедр по отношению к равному, но не по отношению к меньшему. Больший выделяет долю, а меньший должен довольствоваться тем, что благоволит дать ему сильнейший, и этот последний вправе поступать так, как ему удобно».
Мораль, как вы видим, была проста и допускала широкие толкования. В наши дни ею тоже пользуются, но стараются не подводить под нее теорию.
Поэтому французы, занявшие Пьемонт двадцать три года тому назад, ни за что не хотели из него уходить и чуть не взбунтовались против королевского приказа.
Маршалу Бурдийону пришлось трижды посылать приказ освободить крепости, и все же, прежде чем передать их пьемонтским офицерам, он потребовал, чтобы этот приказ зарегистрировал Парламент.
Что же до Эммануила Филиберта, то, как бы ему ни хотелось вернуться в свои владения, его еще удерживали во Франции некоторые неотложные дела.
Прежде всего нужно было поехать в Брюссель, проститься с королем Филиппом II и сложить с себя наместничество над Нидерландами.
Филипп II назначил правительницей Нидерландов вместо Эммануила Филиберта свою незаконнорожденную сестру Маргариту Австрийскую, герцогиню Пармскую; потом, поскольку он уже давно отсутствовал в Испании, король решил туда вернуться вместе со своей молодой женой.
Эммануил Филиберт заявил, что расстанется с Филиппом II только тогда, когда, по его выражению, ему недостанет земли, чтобы за ним следовать, а потому проводил его до Мидделбурга, где 25 августа король и взошел на борт корабля.
Эммануил Филиберт вернулся в Париж, чтобы присутствовать на коронации юного короля.
А юный король в это время со всем двором отправился в замок Виллер-Котре, намереваясь якобы там отдохнуть, а на самом деле — чтобы развлекаться без помех: отцы, которые оставляют в наследство трон, редко оставляют по себе долгие сожаления.