Печаль без конца
Шрифт:
— Теперь предстоят новые выборы настоятеля, — сказала Анна.
Томас нагнулся, чтобы почесать пестрого и теплого зверька за ушами и услышать довольное урчание, потом выпрямился и спросил:
— И кто же самый главный претендент из монашеской братии?
Ей послышалась легкая насмешка, она приподняла бровь и ответила также с едва заметным вызовом:
— Вы отвергаете для себя такую возможность?
— О, без малейшего колебания. Для любого братства неприемлемы новички в религиозной жизни. Впрочем, и
Если опять же быть до конца откровенным, он не только не испытывал подобных амбиций, но и понимал, что при его нынешнем статусе церковного следователя, причем тайного, его мрачные начальники никогда не позволят ему занять какой-либо видный пост.
Анна улыбнулась:
— Блаженны кроткие, ибо они наследуют эту землю.
— Видит Бог, я вовсе не так уж непритязателен, — тоже с улыбкой ответил Томас, — но прошу, скажите мне, кто из нашей братии настолько кроток, чтобы наследовать должность настоятеля?
— Многие. Правда, сейчас их осталось, пожалуй, только двое — брат Эндрю и брат Мэтью.
— Желание брата Эндрю удивляет меня. Я не считал его настолько самолюбивым.
— Он и не таков. Но многие желают видеть его на этой должности. И когда он это понял, то сказал: если так, пусть решает Бог, а я подчинюсь Его выбору.
— Да, пускай Господь наградит нас, избрав брата Эндрю. Поступи Он по-иному, я начну думать, чем мы так Его огорчили, в каких смертных грехах погрязли! И вообще, как может такой самодовольный и пустой человек, как брат Мэтью, даже посягать на должность настоятеля? Разве мы не знаем…
— Не нужно так, брат! Он хотя бы искренен в своих помыслах и у него куда больше задора, чем у нашего прежнего настоятеля. А кроме того, немало последователей, желающих, как и он, превратить Тиндал в место паломничества.
Томас оглядел огромную больничную палату: сжимающая душу и сердце картина!
— Уничтожить все это? — воскликнул он. — Изгнать отсюда больных и страждущих? Закрыть им доступ к нашей, пускай ничтожно малой, но душевной помощи? Да разве не осудит нас за это Господь? Нет, ни в коем случае нельзя, чтобы брат Мэтью пришел во власть. Откровенно говоря, я склонен подозревать, что, когда он спорит о назначении нашего монастыря, в нем говорят не только праведные чувства.
— Соглашусь с вами, брат: его влечет власть — над монахами, над сестрами, над сторожами и привратниками — лишь бы власть. Ему мало той, что ему дана от Бога над людскими душами.
— Избавь нас Господь от такого властителя душ! — с горячностью произнес Томас.
Анна ничего не ответила, лишь позвала его жестом к одной из коек. На них смотрели полные радости детские глаза. Этому мальчику еще до отбытия Томаса в Йорк пришлось после несчастного случая отрезать ногу, и вот теперь он как раз
— …Сложность в том, брат, — сказала Анна, возвращаясь к той же теме разговора, — что, хотя многие здесь не хотели бы закрыть лазарет, но немало и тех, что хотят видеть монастырь хранилищем святых реликвий. И как это совместить?
— Да, большинство не понимает, — согласился Томас, — или не хочет понимать невозможность этого.
— И когда не понимают простые люди, это одно, но если к ним присоединится сестра Руфь…
Анна сокрушенно покачала головой. Томас досадливо произнес:
— Первая помощница сестры Элинор чрезмерно восхищается хорошо подвешенным языком брата Мэтью и немногих его друзей. И верит больше звукам их голосов, нежели тому, о чем они толкуют.
Анна скосила на него лукавый взгляд:
— А вы сами никогда не поддавались ничьим красивым речам?
— Вы правы, сестра, — чистосердечно признался он. — Я когда-то был почти так же слеп, как она, по отношению к брату Руперту. Но я исправился.
— Значит, есть надежда, что с другими будет так же, — с улыбкой предположила Анна и, снова сделавшись серьезной, прибавила: — Однако брат Мэтью не теряет времени даром.
— Что же он сделал, не пугайте меня?
— Он нашел святую реликвию, которую продают недорого, и всячески убеждает нашу настоятельницу приобрести ее.
— Но сестра Элинор тверда, как скала, надеюсь?
— Вы же знаете сестру Элинор!
Томас согласно кивнул:
— Хотя бы одно приятное известие. Оно единственное?
— Почему же? — Анна указала рукой на пеструю пушистую кошку, неотвязно следующую за ними. — Наша красавица принесла трех котят.
— Вот и вторая приятная новость! — Томас пристально вгляделся в кошку, не сводившую с него желтых глаз. Монах отвернулся первым. — Мы-то, помнится, принимали ее за кота, а он взял и разродился. Разве это не чудо? Или это знак того, что мир идет к концу?
— Пусть лучше войны идут к концу, — сказала Анна, не расположенная, как видно, шутить. — Иногда мне приходит в голову, что Господь не должен был разрешать мужчинам убивать тех, кто рождается не без их помощи. Или заставить их самих рожать и кормить грудью.
— Но разве войны против неверных не святое дело? — спросил Томас.
Анна отвернулась, и он понял, что не следует настаивать на ответе, и задал другой вопрос:
— Сейчас стало приходить больше воинов, верно? Они возвращаются?
— Вы сами это видите, Томас.
— Даст Бог, вернется и старший брат Элинор?
— Она давно не имела от него никаких вестей и очень обеспокоена, хотя старается не показывать этого. А уж когда она видит, с какими ранениями сюда приходят, можете представить, что за мысли у нее появляются.