Печальные странствия Льва Бебенина
Шрифт:
И однажды случилось: проволочный мужик подошел к эстраде и, поманив грязным пальцем Бебу, спросил:
– Могешь «Журавли»? – И положил четвертную у ног.
И смог Лев Бебенин. «Журавли» отвечали настроению души, проснулся в нем музыкант. Перед полупустым в этот день залом, отведя в дальний угол затуманенный взгляд, выдал не мелодию, нет, – крик отторгнутых душ выдал музыкант Бебенин.
Официантки застыли у столиков, командированные оторвались на миг от свиных отбивных с соленым огурцом и соленым же помидором, какая-то робкая девушка оторвалась
В открытые окна ресторана лезли акации и тополя, мерцали в небе крупные азиатские звезды, и шел воздух тех времен, когда журавли действительно улетают.
Плакал за столом совсем почти трезвый дядя Осип, неизвестных трудов человек в проволочной щетинке.
Беба играл. Чутьем музыканта он понял, что сейчас не нужен надрыв, дешевые кабацкие штуки, нужна настоящая музыка. Приглушив динамик электрогитары, он играл вариацию за вариацией, уходил в совсем уж незнаемые дали от главной мелодии, и все-таки то была облагороженная мелодия «Журавлей» в те времена, когда журавли действительно улетают.
Пошлая или опошленная вещь, но ведь бывает…
Наконец Беба смолк, задавил струну на щемящем небесном звуке, и все в ресторане задвигалось, как было до этого. Задвигался и дядя Осип, он прошаркал кирзой к эстраде и сказал Бебе:
– Слезай. Пойдем к столу. Пусть эт-ти играют.
И хоть не положено было музыканту сидеть за столом, но мало ли что не положено. Власть была в хрипящем голосе неизвестного Осипа. И тем же голосом он прохрипел подошедшей официантке:
– Шампанского. Два. Или три.
…У дяди Осипа оказалось человеческое лицо. Усталое человечье лицо было у этого щедрого оборванца. Натренированным чутьем понял Беба, что нет, этому он не продаст. Этому золото без всякого интереса. Но все-таки был как пружина, как волк перед смертным прыжком.
– Что смотришь? – усмехнулся дядя Осип. – Грязные, да? Плевать!
– Давно смотрю, – усмехнулся как можно шире Беба, Открытый Парень.
– Душевно сыграл, – дядя Осип смахнул слезу. – Утешил.
– Чем занимаемся? – спросил Беба. – Я парень без предрассудков.
– Исправитель ошибок, – загадочно ответил дядя Осип. – Понял?
– Не понял, – правдиво ответил Беба.
– Проще не может быть. Строительство здесь большое – раз. Частник дома строит – два. Государство цемент везет? Везет! Большими вагонами. А вагон разгружен как? Еле-еле. У государства цемента много. А частнику нужен аль нет этот цемент? Дядя Осип идет в порожняк. И метет вагон так, как будто лично платил за этот цемент. Выходит десять-пятнадцать мешков с вагона. Частнику фундамент для дома, дяде Осипу сто рублей каждый вечер, государству чистая тара-вагон. Понял?
– Понял, – восхищенно вздохнул перед гениальной простотой
– Мое открытие, – с простодушной гордостью сказал дядя Осип. – Мой, выходит, патент.
– Вредно цемент мести. Пыль, – заботливо произнес Беба, наметив подлую комбинацию.
– Я только осенью. Здесь у меня осенний сезон. – А потом?
– Пойми меня, музыкант. Я – бродяга. Может, я последний бродяга в государстве и есть. Каждому месту и каждому месяцу в стране у меня свое время. Везде свой сезон. Через неделю уйду в Карганай, в заповедник. Там грецких орехов сбор. Это уже в Киргизии. Четвертная за день выходит. Мне больше не надо.
– Здесь-то сто? – сказал Беба.
– Чудак! Мне деньги без надобности. Там горы и лес. И нет никого. Только объездчик знакомый орех заберет, квитанцию выдаст. Я в тамошнем воздухе отхожу от цемента, живу в шалаше. Солнышко утром восходит. Птицы поют. И нету этого… алкоголя.
– Жили бы там, – еще заботливее сказал подлец Беба.
– Там не могу, музыкант. Ежели б я мог, нешто не жил бы, как все люди живут в государстве? Ведь я беззаконный сброд. Дом у меня в Чипчикае, жена там живет А я не живу. Мне помирать надо. Если я вправду последний бродяга, то больше бродяг не будет.
– А что, действительно хорошо в том Карганае?
– Хорошо – негодное слово. Там… чудесно. Хоть, поедем?
– Хочу. Сильно хочу с тобой, дядя Осип.
– Тогда готовься.
– Монеты нет. Без денег сюда попал.
– Так я помогу, – сказал дядя Осип. – Раз вместе, так помогу.
Но в тот же миг проснулись и воткнулись в Бебу бывалые, бродяжьи глазки. Вонзились и тут же потухли. Так, по привычке.
– Вместе, вместе, – как можно шире улыбаясь, сказал Беба. – Верну на орехах.
И занял, подлец, сто пятьдесят рублей у последнего бродяги страны, так как чувствовал нюхом, что надо ему исчезать.
В тот же вечер на первом подвернувшемся самолете он исчез из пыльного города. Самолет, вездесущий Ан-2, летел в место с азиатским названием. Беба взял на него билет, потому что давали без всякой очереди. И в самолете он обнаружил, что оказался единственным пассажиром. Это его успокоило. Меньше свидетелей.
20
Аральское море вынырнуло из-за горизонта как видение невероятного. Оно было слишком зеленым, чтобы походить на море, которое лежит по учебнику географии где-то в Азии, закинутое в желтые пески, в отчаянную бесконечность.
Аральское море! Твое зеленое блюдце лежит в бесконечности пространств с издревле дикими названиями, и твое пятно на карте будит тревожную тягу к дороге у школьников и у седых людей.
Может быть, только узкие специалисты-историки знают историю твоих берегов. Какие были здесь племена, какие были сражения, кто первым пас здесь стада и кто первым провел по твоей воде рыбацкую лодку?
Есть местность, где легче установить геологическую историю движений земных пластов, чем пластов человеческих передвижений и образа жизни.