Печальный демон Голливуда
Шрифт:
– Слушаю. – Голос мужа звучал тихо, устало, грустно. В первый момент Насте даже жалко его стало.
– Не спишь?
– Какой уж тут сон.
Настя отогнала жалость: еще не хватало сочувствовать мужу, что его проститутка подставила! Она сразу заговорила по-деловому. Сначала обрисовала бедственную ситуацию, потом изложила просьбу. Голос ее звучал спокойно и сухо: ни дать ни взять начальница диктует ординарцу список хозяйственных проблем.
– Конечно, Настя, сейчас же поеду и все сделаю, – откликнулся супруг. – Еще какая-то помощь нужна?
– Обойдусь.
Сеня приободрился:
– Меня в квартире не дожидайся, я буду поздно, – скомандовала напоследок Настя. – Новые ключи для меня и для Николеньки оставишь у консьержки. – Секунду подумала и добавила: – Один можешь взять, как и раньше, себе. Вдруг когда-нибудь опять понадобится.
– Хорошо, Настенька.
Голос мужа звучал виновато, и она подумала, что, когда мужик испытывает чувство вины, им гораздо легче управлять. Не потому ли множество русских женщин терпят пьянство супругов? Если б мужья покончили с выпивкой, они стали бы гораздо менее управляемыми.
Ночевала Настя в московской квартире. Грустно иронизировала над собой: да-а, съездила на дачу, называется. Развеялась.
Арсений все исполнил в точности: сменил замок, оставил ключи консьержке и безмолвно отвалил, даже пару слов в записке не черкнул.
Капитонова позвонила сыну, пожалилась на свою судьбину – и тот («хорошо мы все-таки его воспитали») сорвался после работы, приехал с тортом. Излучал уверенность и оптимизм. Всячески развлекал маму. Тему отца-гуляки языки у обоих обсудить не повернулись – хотя, признаться, чесались.
Ночевать Николенька отбыл к себе на Липецкую – хоть Настя его и оставляла, соблазняя блинчиками поутру. Она осталась одна и все отодвигала от себя мысли: что происходит? Почему ей в последнее время столь фатально не везет? Муж прилюдно изменил. Сожгли объект. Украли машину. Сколько можно?! Или черная полоса будет продолжаться? И ей надо ждать новой беды?
На следующее утро, в воскресенье, вдруг позвонил Эжен. Нет, утешать не стал – да и не знал, наверное, ничего о ее злоключениях. Не пытался также злорадствовать по поводу столь очевидного афронта ее формального супруга. Голос Сологуба звучал устало и отчужденно.
– Надо увидеться. Срочно.
– Я не могу, Эж…
– Тихо, без имен, – перебил ее первый муж.
– У меня другие планы, – терпеливо сказала она. Физически ей стало немного легче по сравнению с пятницей. Однако чувствовала себя Настя по-прежнему не в своей тарелке.
– Это ОЧЕНЬ важно, – подчеркнул Эжен. – Давай прямо сейчас встретимся на Ленгорах. Обещаю, не задержу.
– У меня машину украли.
– Фу-ты черт! – ругнулся он. И не потому расстроился, что у Насти неприятности, – а оттого, что кража «Лексуса» нарушала сконструированный им красивый план.
Перед напором первого мужа Капитонова не устояла. Он заехал к ней на «Тульскую» на своем «мерсе», злой, усталый. В машине разговаривать не захотел. Привез-таки на Ленинские горы. Припарковался в отдалении
– Давай пройдемся, – молвил Сологуб.
– Холодина какая! – запротестовала она. – Не май месяц. Минус десять.
– Ты стала очень своенравной, – бросил Эжен. – Я сказал, пройдемся, – значит, пройдемся.
Настя не стала спорить, только плечами пожала.
– Шпиономания какая-то, – сердито заметила она, когда они зашагали по направлению к университету. – Ты все-таки на родине.
– Это и пугает, – усмехнулся Эжен.
Он не спросил ее: что с машиной случилось? Не пострадала ли сама Настя? И как вообще себя чувствует? Его волновал только он сам. В сущности, точно так строились их отношения в молодости: единственный сын в советской номенклатурной семейке, Эжен вырос исключительным эгоистом. Такой же себялюбицей могла бы стать и Настя, единственная внучка члена ЦК КПСС, когда б природа не наградила ее истинно женским сострадающим сердцем.
Настя не стала рассказывать про свои злоключения. Все равно: единственное, чего она может добиться, – формального сочувствия, и все. Говорил в основном Эжен. В холодной и четкой манере поведал ей о своих злоключениях.
Итак, в министерство иностранных дел России (копия – в министерство дел внутренних) по самой обычной электронной почте пришло письмо следующего содержания («излагаю близко к тексту», – заметил Эжен): «Будучи добропорядочным гражданином, считаю своим долгом заявить следующее. Насколько я знаю, в тысяча девятьсот девяностом году в автомобильной катастрофе в тогдашней ЧССР погиб советский дипломат Евгений Сологуб. Он сгорел вместе с машиной – так что достоверно опознать его тело оказалось затруднительно. Но так как катастрофа произошла в служебной машине тов. Сологуба, на родине решили, что погиб именно он. Тело кремировали, впоследствии прах был перевезен и захоронен в городе Москве».
«Однако мне, – продолжал цитировать Эжен, – стало достоверно известно, что на самом деле Евгений Сологуб не умер. Его смерть являлась не чем иным, как ловкой инсценировкой. Под видом советского дипломата было кремировано тело никому не известного бродяги, похищенного из морга в Чехословакии. Сам же господин Сологуб скрылся. Ему удалось похитить и присвоить более пяти миллионов долларов из секретных фондов коммунистической партии Чехословакии. Насколько я знаю, в настоящее время бывший товарищ Сологуб проживает в городе таком-то, в стране такой-то, под именем такого-то».
Эжен не назвал Насте подлинного своего местожительства и фамилии, ограничился «таким-то», однако заметил:
– Мои имя и адрес в письме указываются, они совершенно правильны. – А потом продолжил: – А далее в нем говорится, что проживаю я за границей совместно с бывшей советской гражданкой Ириной Егоровной Капитоновой, которая, в свою очередь, скрывается под именем такой-то (и опять-таки в точку). «В настоящее время оба они, – заканчивается письмо, – под своими фальшивыми именами находятся на территории Российской Федерации, о чем я и счел своим долгом заявить в компетентные органы». Конец цитаты, кавычки закрываются, точка.