Печальный кипарис
Шрифт:
Она и забыла уже, как здесь тесно и убого.
На нее нахлынули воспоминания. Мама, склонившаяся с иголкой над платьицем для куклы. Злое лицо отца, вечно чем-то недовольного. Не любил он ее. Нет, не любил.
Она внезапно обернулась к сестре Хопкинс:
– Отец перед смертью ничего не просил мне передать?
– Нет, дорогая, ничего, – бодрым и веселым голосом отозвалась та. – Он ведь умер, не приходя в сознание.
– Я должна была приехать сюда и ухаживать за ним, – тихо проговорила Мэри. – Ведь все-таки он был моим отцом.
После некоторого замешательства сестра Хопкинс сказала:
–
– Наверное, вы правы… Но… но, может быть, я сама виновата в том, что у нас с отцом были неважные отношения.
– Чушь! – решительно возразила сестра Хопкинс. Это коротенькое слово прозвучало, как взрыв бомбы. Мэри почему-то сразу успокоилась. А сестра Хопкинс перевела разговор на более конкретные проблемы: – Что ты собираешься делать с мебелью? Сохранишь? Или продашь?
– Даже не знаю. А вы как считаете?
Окинув обстановку наметанным глазом, сестра Хопкинс сказала:
– Некоторые вещи вполне добротные и хорошие. Ты можешь отдать их на хранение и когда-нибудь обставить свою квартирку в Лондоне. Старье выброси. Стулья еще крепкие. И стол тоже неплох. И эта милая конторка – такие, правда, сейчас не в моде, но она из красного дерева, а, говорят, викторианский стиль [19] скоро снова будет в чести. На твоем месте я бы избавилась от гардероба. Слишком уж он громоздкий. Занимает половину спальни.
19
Стиль мебели эпохи правления королевы Виктории (1837–1901) – тяжелая, часто из красного дерева, с множеством резных украшений.
Они составили список вещей, какие следовало оставить, а какие продать.
– Поверенный, мистер Седдон, был ко мне очень добр, – сказала Мэри. – Он дал мне в качестве аванса немного денег. Так что я смогла частично оплатить свои занятия и кое-что купить. Он сказал, что через месяц-другой я смогу получить всю сумму.
– А как тебе твоя работа? – поинтересовалась сестра Хопкинс.
– Думаю, со временем она очень мне понравится. Поначалу было тяжеловато. Так уставала, что едва хватало сил добраться до дому.
– Я тоже уставала до смерти, когда проходила практику в больнице Святого Луки, – хмуро проговорила сестра Хопкинс, – думала, и трех лет не выдержу. Однако ничего – выдержала…
Они разбирали вещи старика. Дошла очередь до металлической шкатулки, полной бумаг.
– По-моему, мы должны их просмотреть, – решила Мэри.
Они сели за стол друг против друга.
– Ну ты подумай, какой хлам хранят люди! – проворчала сестра Хопкинс. – Газетные вырезки! Старые письма, какие-то ненужные квитанции!
Разворачивая очередной документ, Мэри сказала:
– А
– Брачная запись, это более старое название. Многие в деревне и по сей день говорят именно так, – заметила сестра Хопкинс.
– Но, сестра… – сдавленным голосом проговорила Мэри.
Собеседница резко вскинула на нее взгляд. И увидела в глазах девушки отчаяние.
– В чем дело? – быстро спросила она.
– Вы не видите? Сейчас тысяча девятьсот тридцать девятый год. Мне двадцать один год. В тысяча девятьсот девятнадцатом мне уже исполнился один год. А это означает… означает, что мой отец и мать поженились только… только… потом, – с дрожью в голосе проговорила Мэри.
– Ну, даже если и так, что с того? Стоит ли в наше время из-за этого переживать! – грубовато утешила ее сестра Хопкинс.
– Но, сестрица, как же это…
– Многие парочки отправляются в церковь, когда им уже некуда деваться, – авторитетно заявила сестра Хопкинс. – Главное – обвенчаться. А когда – какое это имеет значение?
– Может, поэтому отец никогда меня не любил? Как вы думаете? – тихо спросила Мэри. – Потому что мать вынудила его жениться на ней?
Сестра Хопкинс прикусила губу, явно не решаясь что-то сказать. Потом все-таки решилась:
– Мне кажется, было не совсем так. – Она сделала паузу. – Ну да ладно… если тебя это очень беспокоит, то лучше, наверное, тебе знать правду: ты вовсе не дочь Джерарда.
– Значит, вот почему!
– Возможно.
На щеках Мэри вспыхнули красные пятна.
– Понимаю, что это дурно с моей стороны, но я рада! Мне всегда было как-то не по себе оттого, что я не любила отца… А раз он не был моим отцом, тогда это вполне нормально! Но как вы узнали?
– Джерард до того, как впал в беспамятство, не раз заговаривал об этом, – сказала сестра Хопкинс. – Я довольно резко его обрывала, но он все не унимался. Естественно, я не стала бы рассказывать тебе об этом, не подвернись эта бумажка.
– Интересно, кто был моим настоящим отцом… – тихо произнесла Мэри.
Сестра Хопкинс открыла было рот, потом снова его закрыла. Казалось, ей трудно принять некое решение.
Внезапно какая-то тень упала на пол комнаты, и обе женщины обернулись. За окном стояла Элинор Карлайл.
– Доброе утро, – произнесла она.
– Доброе утро, мисс Карлайл, – отозвалась сестра Хопкинс. – Денек сегодня действительно приятный!
– Доброе утро, мисс Элинор! – поздоровалась Мэри.
– Я приготовила сандвичи, – сказала Элинор. – Не хотите ли зайти ко мне и перекусить? Теперь как раз час, а возвращаться на ленч в гостиницу было бы глупо. Я специально приготовила столько, чтобы хватило на троих.
Сестра Хопкинс была приятно удивлена:
– Ах, мисс Карлайл, до чего же вы заботливы! И в самом деле, очень не хотелось бы прерывать работу, а потом снова тащиться сюда из деревни. Я-то надеялась, мы управимся здесь за утро. И даже пораньше сделала обход своих больных. Но, похоже, тут хватит хлопот на целый день.
– Спасибо, мисс Элинор, вы очень добры! – тепло поблагодарила ее Мэри.
Они втроем пошли к дому.
Элинор оставила парадную дверь открытой. Они вошли в прохладный холл. Мэри слегка вздрогнула. Элинор бросила на нее быстрый взгляд.