Печать мастера

Ри Тайга

– Что. Ты. Натворил.

– Искра. Она вернулась.

Сир Блау выдохнул шумно и выругался так, что Коста замер, как мышь в углу, чтобы не пропустить ни слова и не привлечь внимание.

– Я пил, – продолжал неохотно пояснять мастер, – фениксы кончились, больше не наливали. Там куражились молодые Хэсау и Вонги, доходный дом на нейтральной земле, центральная стрела Форта.

– И?

– И… один из щенков Хэсау сказал, что платит сразу – за смешной рисунок Вонга. Нарисовать одного из Вонгов – получить сразу два феникса – отличная сделка, но… искра… вернулась.

– И ты

нарисовал, – сир Блау протяжно присвистнул сквозь зубы.

Коста навострил уши. Ему Наставник рассказывал совсем другое по пути в Керн!

– Да. Нарисовал. Я сейчас… не контролирую дар, ты знаешь, – как будто в свою защиту виновато возразил Хо. – С искрой я вижу суть, и рисую суть… и молодой Вонг вышел… как живой. Всё, чего он хотел, желал, любил, жаждал… вся отвратительная суть, все это видно на картине. Хэсау убили его. Расчленили, – буднично поправился мастер Хо.

– Ты долбанный старый идиот, проклятый всеми богами, Хо! Сколько раз, сколько должно раз произойти, чтобы ты понял, что твой дар не приводит ни к чему хорошему.

– Пришла искра. Я не мог не писать.

– Ты старый идиот, Хо, – холодно произнес Блау. – Но твою голову хранит Немес, иначе ничем не объяснить такую удачу…

– …долгом жизни? Защитой клана Блау?

– Нашего влияния не хватило бы! – рявкнул сир. – Ты остался жив, только потому что это выгодно Совету кланов. Они давно искали способ закрыть Хэсау за Хребтом – слишком горячие и неуравновешенные, особенно молодняк. Сейчас они вырезали треть Вонгов и на следующем совете будет голосование о том, чтобы закрыть побережье, как только вернется экспедиция из «неизвестных земель». Вонги подали прошение в Совет! Хэсау подали встречное! А все из-за чего?

– И все из-за чего? Пришла искра?

– Им нужен был повод…

– Все из-за того, что ты хотел выпить, – кулак блау громыхнул по столу.

– Пришла искра, Вэй.

– У отца кончается терпение. С этой стороны Хребта ты будешь вести себя тихо, иначе… род отойдет в сторону.

– Долг жизни, Вэй…

– Иногда я жалею, что ты сдох тогда, двенадцать зим назад.

– Сдохли бы вместе, – тихо возразил мастер. Булькнуло в бутылке, и они ударились пиалой о пиалу так, что перелилось через край.

– Чтобы ты сдох, Вэй!

– Чтоб ты сдох, Хо!

– Но не сегодня!

– … не сегодня… – эхом повторил за наставником сир Блау.

Коста пошевел затекшими ногами, и ступенька тихо скрипнула под задницей. Иногда подслушивая узнаешь столько, сколько не знал и за последние десять зим.

Долг жизни перед кланом Блау? Наставник никогда не говорил о таком. Хотя… Коста попытался сглотнуть слюну, чтобы смочить сухое горло… Наставник врал так же легко, как дышал.

Коста искренне надеялся, и даже собирался посетить местный храм Великого, чтобы помолиться – что торговец тканями и специями, с семьей которого они проделали весь путь в обозе, уже покинул Керн и двинулся в Хаджер. Потому что, если это не так, он не даст и полфеникса, что Наставник останется цел и он вместе с ним.

Все начиналось удачно – они получили заказ на роспись тканей

по пути, и не должны были ничего за еду, теплый купол и место в санях. Отрабатывать дорогу оказалось просто – место ему выделили, узоры были настолько незатейливы и просты, что Коста почти насвистывал от удовольствия.

Еда. Тепло. Безопасность. Что ещё нужно такому писарю, как он?

Первый раз он почувствовал беспокойство, когда увидел цвет красок для росписи, который приготовил Наставник – цвета были блеклыми. И он точно помнил, что у них таких красок оставалось чуть, и… но мастер сказал торговцу, что краски – просто замерзли. А ему было сказано рисовать и не лезть в дела Старших. И он рисовал. Почти три декады подряд, расписав десять рулонов, чтобы на подъезде к Керну – когда огни города уже светились теплым желтым манящим светом в низине, узнать, что краски горят.

Вспыхивают, как сухой хворост.

На последнем привале он положил кисти слишком близко к фонарю – и они сгорели в миг. Он не орал – нет, просто не смог произнести ни слова. Притащил Наставника к саням, затолкал внутрь и мычал, бестолково тыкая пальцев в обуглившиеся останки кисточек.

– Плохи дела, – это всё, что тогда сказал Наставник Хо.

Плохи? Дела плохи, когда ты намочил чуни, или на ужин одна вчерашняя сгоревшая рисовая каша, или когда фениксы за заказ придут через полдекады, а есть нечего уже сейчас – это «дела плохи»! А то, что Мастер смешал масло, которое утащил с походной кухни, несколько эликсиров от простуды, и немного самогона, чтобы развести краски – это … это…

Они сбежали сразу на въезде в Керн, ещё не пройдя городские ворота. Мастер сладко попрощался с обозниками, горцами-проводниками, и они припустили быстрее, чем летают сани.

И последнюю ночь Коста плохо спал, то и дело просыпаясь. Ему снились дородные мистрис и смешливые сиры, в ханьфу, расписанные простым цветочным орнаментом, которые вспыхивали по подолу вкруг.

– …я и тебе когда-то предлагал нарисовать портрет, Вэй, – хриплый простуженный голос Наставника Хо заставил Косту очнуться. – Когда снова будет просветление, предлагал много раз…

– И ты много раз слышал ответ. Я не хочу знать, какой я. Не хочу знать, какая тварь на самом деле живет внутри меня Хо. Если я узнаю – мне придется выпустить ее наружу. Лучше расскажи мне о мальчишке, я должен знать, кого ты подсунул в мой отряд.

– Малец приполз на мой порог почти в канун Зимы, – начал наставник неспешно. – После последнего прорыва, когда стерло полпобережья…

– Помню.

– Тогда бушевало так – думал последние мгновения доживаю, грань трещала по швам. Открываю дверь, а там – он. Почти замерз, и говорить не мог, – мастер вздохнул. – Никто его не искал, так и остался. А потом я заметил, как он уголь из печки стащил и повторяет за мной – штрих в штрих Вэй! Штрих в штрих! На снегу рисовал, на полу, на ширмах…