Печать на устах. Рыцарь
Шрифт:
Дети быстро ко всему привыкают. Мальчик уже к концу первого года совершенно приспособился к жизни в лесу, а на второе лето и сам пробовал охотиться, сбивая палками и камнями птиц и ловя рыбок в ручейке. Троллиха с радостным ворчанием приветствовала любую его удачу.
На третий год молоко в её грудях ещё оставалось, хотя и не в таком количестве, как раньше. Но она упорно продолжала кормить своего странного «младенчика» и даже несколько раз прогоняла самцов-троллей, желающих с нею совокупиться. Инстинктом матери она догадывалась, что самец перво-наперво прикончит «неполноценного»
На новом месте им пришлось долго искать новую пещерку, где можно если не перезимовать, то хотя бы просуществовать какое-то время, пока не подвернется жилье получше. Но эти места оказались обитаемы.
Поблизости жили разумные существа. Однажды, отправившись к берегу реки, чтобы поискать утиных яиц, мальчик увидел на той стороне всадников.
И все вспомнил.
Осенняя ночь пять с половиной лет назад… чужие всадники…нянька-орчиха с разрубленной головой… мать, стоявшая на коленях в окружении вооруженных мужчин-эльфов… «Смотри! Запоминай!»
Ровилар…
В тот день он долго плакал, уткнувшись лицом в волосатую грудь троллихи, а она ворчала что-то себе под нос, гладила его по грязным спутанным волосам и пыталась дать сосок. Молока там совсем не осталось, выжать удалось всего несколько капель, но это было всё, что могла она дать своему странному приемышу.
А еще через несколько дней их разбудили. И обострившимся инстинктом хищника мальчик понял, что это пришли охотники.
– Д-ди-ди та! – самка махнула ему рукой, показывая, что он должен немедленно убраться подальше.
Их новое логово было в овраге – самка и мальчик в четыре руки вырыли на склоне приличную нору, достаточно глубокую, чтобы лежать на дне, обнявшись и прижавшись друг к другу. Она была не слишком глубокой – к зиме ее ещё предстояло углубить, расширить, немного приподнять потолок и набросать на пол листьев и веток, чтобы устроить ложе. Пока годилось и это, и мальчик послушно отполз к задней стенке, сжимая свою палку так, что побелели костяшки пальцев.
Земля хорошо передавала звуки – он сразу услышал и лошадей, и собак, и сжался в комок, втягивая голову в плечи. Потом зарычала самка, выскакивая навстречу охотникам.
Рев… Рычание… Визг раненого пса… Резкий крик-команда…
Мальчик закрыл уши руками, зажмурился, пытаясь вжаться в земляной пол, чтобы не слышать криков и воплей издыхающей самки. Но что-то сильнее страха вдруг сорвало его с места. Не помня себя, он выскочил из пещеры и бросился к троллихе, обхватил руками утыканное стрелами еще теплое тело, давясь слезами…
Эльфы-охотники стояли над ним, не веря своим глазам.
– Так вот почему она не убегала! Детеныш!
– Добить тварь!
– Погоди! Его волосы!
– А ну-ка…
Мальчика схватили за грязные отросшие космы, заставили поднять зареванную мордашку. В ярко-зеленых глазах страх мешался с ненавистью. Оскалившись, он вцепился
– Звереныш! – эльф стряхнул его, сгоряча пнув ногой, но его удержали свои же:
– Не стоит! Наверное, она украла младенца в каком-нибудь селении. Они часто так делают… Заберем его с собой.
Мальчик сопротивлялся, кусаясь и отбиваясь, и его пришлось связать. Страх перед незнакомцами смешался со страхом встретиться с теми воинами, которые убили ту, первую его, настоящую мать. Он бился, пока совсем не обессилел, покорившись судьбе.
Но ему повезло. Это оказался совсем другой замок и совсем другие эльфы, которые ничего не знали о том, что произошло с его родным домом много лет тому назад.
Война на Архипелаге еще продолжалась, но откатилась дальше к востоку, а здесь выжившие понемногу начали налаживать мирную жизнь. Где-то до сих пор шли бои, где-то орки осаждали замки, а тут заново отстраивались разрушенные дома, домой возвращались прятавшиеся по лесам мирные жители. Война оставила много вдов и сирот, и в замке, куда попал маленький лесной приёмыш, воспитывалось несколько осиротевших эльфят.
Маленький дикарь поначалу шарахался ото всех, даже не пытаясь высунуть нос из комнатки, в которую его поместили. Он царапался и кусался, пока его пытались отмыть, постричь и привести в приличный вид. Прошло несколько дней прежде, чем он успокоился. Но лишь два месяца спустя окружающие впервые услышали его голос. Дважды сирота, он постепенно оттаял, начал общаться с другими эльфами, назвал свое имя – Охтайр – но близко так ни с кем и не сошелся.
– Вот, значит, как, - промолвила Видящая, когда денщик наследника закончил свой рассказ.
– Меня дразнили троллёнком, - продолжал тот ровным голосом. – Взрослые ничего не говорили, но дети сами решили, что я – сын троллихи и эльфа. Каких только гадостей я не наслушался! Дети – самые жестокие существа на свете. Я ненавидел их всех. Меня пытались бить – поодиночке и всей кучей. Я вечно ходил с синяками и держался в стороне. Полукровок ненавидели с особенной силой – Смутные Века оставили их так много… Днем я держался подальше ото всех, а ночами повторял единственное имя, которое запомнил: «Ровилар… Ровилар… Кузен Ровилар…»
– Ты хотел его найти, - произнесла Видящая. – И ты его нашел. Ты хочешь мести? Ты – Преданный, поклявшийся защищать жизнь и честь семьи Наместника? Ты понимаешь, в какую ловушку загнал себя?
– Это не ловушка, - Охтайр оставался спокоен и уверен в себе, словно это не с ним происходили в детстве все эти ужасные вещи. – И никто не говорит о мести. Я был тогда слишком мал, чтобы всерьез задумываться о том, чтобы отомстить. Слишком мал, слаб, глуп… и озабочен совсем иными вещами. Я думал только о том, как бы выжить. Что такое «месть», я узнал уже подростком, когда пытался мстить тем, кто меня дразнил и унижал в приюте. Тогда же я узнал значение слова «кузен» и стал потихоньку пытаться узнать, есть ли где-нибудь на свете эльф Ровилар, у которого во время Смутных Веков погибла кузина, имевшая ребенка. Искал – и нашел.