Печать на устах. Рыцарь
Шрифт:
(*Уникорн – родственник единорога. Отличается массивным телосложением, раздвоенными копытами и свирепым нравом. Плотояден. )
Но за пару секунд до того, как зверь налетел и повалил Наместника, кто-то встал на пути у чудовища. Резкий тычок опрокинул лорда Ровилара, который от неожиданности упал навзничь и оцепенел, вытаращив глаза на незнакомого тощего парня, не просто заступившего дорогу огромному зверю, но и ухитрившемуся поймать того за рог и пригнуть его голову к земле!
Уникорн взревел от боли, досады и ненависти. Он попытался стряхнуть странную помеху с рога, но незнакомец держался крепко. Упираясь в землю ногами, он
Уникорн рванулся, вставая на дыбы, и ноги незнакомца оторвались от земли. Его мотало на шее чудовища, как тряпку. То, что он ухитрился схватиться за ухо зверя, только ухудшило ситуацию – его противник рассвирепел окончательно. Он забил по воздуху передними ногами, очевидно, пытаясь зацепить дерзкого двуногого копытами.
– Ко мне! – с запозданием прорвало Наместника.
Преданные уже были тут. Три стрелы, выпущенные из луков с близкого расстояния, пробили уникорну шею, ещё одна зацепила висящего на морде зверя парня, но тот не разжал рук. Раненое чудовище заметалось, топча кустарник. Вслепую оно врезалось в дерево, потом круто развернулось, поддав задом. Кровь текла из ран от стрел и изо рта сплошным потоком. Зверь начал кашлять кровью, задыхаясь – одна стрела пробила трахею. Еще несколько стрел в бока и живот довершили дело. Истекающий кровью уникорн сделал пару скачков вправо-влево, но ноги его уже слабели. Дышать с каждым мигом становилось всё труднее. Какое-то время он ещё боролся, пытался устоять на подгибающихся ногах, но постепенно силы оставили огромного зверя, и он растянулся на траве. Булькающее дыхание в последний раз вырвалось из груди.
И только тогда судорожно цеплявшийся за его голову незнакомый эльф осторожно разжал побелевшие от напряжения пальцы.
Перед глазами все кружилось. Было трудно дышать – несколько раз чувствительно приложив его о стволы деревьев, беснующийся уникорн сломал противнику пару ребер. Руки и плечи ныли, по спине текло что-то горячее. Усилием воли Охтайр попытался отогнать волну слабости. Его душил гнев на самого себя – ведь он должен был лишь стоять в стороне. Почему, зачем, какая сила толкнула его заслонить Наместника собой? Этот лорд убил его мать, искалечил мальчику жизнь. Зачем ему спасать своего врага? Не потому ли, что такая смерть была слишком легкой и не принесла бы удовлетворения?
Лорд Ровилар во все глаза смотрел на тощего окровавленного парня, который прилагал отчаянные усилия, чтобы удержаться на ногах. Судя по внешнему виду – бродяга, а судя по татуировке - сирота. Но откуда он тут взялся? В конце Смутных Веков такие оборванцы время от времени выходили из леса к поселениям – бежавшие из плена воины, просто пережидавшие опасное время в глухом чаще мирные жители. Но война-то давно окончилась. А этот, судя по возрасту, в те времена был ребенком. Где же он жил все эти годы?
– Ты…
Только он дотронулся до его плеча, как парень стал падать.
– Держите его!
Двое Преданных тут же подхватили тело, не давая упасть, и Охтайр, вынырнув из забытья, попытался скинуть с себя чужие руки:
– Нет…
– Осторожнее! Он ранен!
– Пустите. Я… в порядке.
Чтобы осмотреть рану на спине – она оказалась легкой, стрела прошла косо, лишь срезав длинный лоскут кожи и пропахав в мясе борозду – ему заломили руки назад, лишив возможности сопротивляться. Стиснув
Когда его поставили перед Наместником, Охтайр еле сдержался, чтобы не плюнуть ему в лицо. Но убийца его матери – своей родственницы! – смотрел так спокойно и открыто…
– Ты спас мне жизнь. Кто ты?
– Охтайр, - это было все, что он мог сказать. Имя своей матери он, к стыду и ужасу, давно уже забыл. Не ответишь же: «Сын женщины, которую ты убил»!
– Откуда ты взялся, Охтайр?
– Издалека.
– Ты спас мне жизнь, - повторил лорд Ровилар. – Что я могу сделать для тебя?
– Все, что могли, вы для меня уже сделали, - шевельнулись непослушные губы.
Что ответил на это Наместник, он слушал, как сквозь вату, не веря своим ушам. Его забирают в поместье. Наместник предлагает ему отдохнуть и восстановить силы в его дворце, а потом, когда его спаситель оправится от раны, его имя внесут в списки Преданных.
Комната была погружена во тьму – снаружи уже была ночь – но перед лицом волшебницы порхал крошечный огонек. Когда распахнулась дверь, его отнесло прочь воздушной волной и чуть не погасило.
На пороге возник темный силуэт. За его спиной мрак казался осязаемым, таким плотным, словно за порогом ничего не было.
– Госпожа? – прозвучал знакомый голос.
Огонек рванулся ближе, увеличиваясь в размерах до маленькой птички. В его свете строгие черты лица Охтайра казались чересчур резкими, орочьими.
– Все в порядке, госпожа, - произнес он.
– В порядке? – Видящая горько фыркнула. – Ты это слышал? Он отправил меня в отставку! Приказал покинуть часовню, в которой я служила столько лет! Назначил пенсию, словно какой-то… бывшей фаворитке! Ни одна моя сестра не подвергалась такому унижению! Что скажут в Ордене, если узнают?
– Они ничего не узнают, госпожа. И это – лишь часть плана!
– Моя отставка?
– Ваше изгнание!
Лицо старой женщины потемнело. Она вскинула руку, сложив пальцы в щепоть:
– Вот как ты заговорил?
– Не надо, госпожа, я на вашей стороне! Вы сломлены, унижены, оскорблены, ослаблены… Пусть они поверят в это! Пусть порадуются… напоследок. Когда вы нанесете удар, будет поздно!
– Но зачем это тебе?
В зеленых глазах зажглись огоньки:
– Вы всё прекрасно знаете, матушка!
Нет, конечно, она знала не все. Привыкший не доверять никому, Охтайр не спешил делиться с кем бы то ни было своими мыслями и чувствами. Именно поэтому он не прижился в когорте Преданных – никто не хотел доверять молчаливому вечно на что-то сердитому одиночке. И кое-что о себе так никому и не рассказал.
Поначалу он был сердит на себя – месть не удалась, казалось, жизнь потеряла смысл, ибо, принеся клятву верности, он обязался защищать жизнь и честь того, кого больше всего на свете желал бы видеть мертвым. Но некоторое время спустя, успокоившись и как следует все обдумав, он решил, что более удобного случая отомстить ему вряд ли представится. Мало убить врага – надо было восстановить справедливость. А у маленького мальчика, который в ту страшную ночь мало, что понял и ещё меньше запомнил, было свое понятие о том, что это такое.