Печать скорби (Война за мир)
Шрифт:
Он закашлялся, оттолкнул руку с кувшином, сплюнул воду и попросил тихо:
— Уважаемый, кто бы ты ни был... Не надо больше, а? Хватит...
Неизвестно, поняли его или нет, однако воду лить перестали и даже помогли приподняться. Сварог, поддерживаемый под мышки, по-собачьи тряхнул головой, отфыркнулся и огляделся.
Плетеный кувшин, из которого только что он был поливаем, валялся в травке неподалеку. Оказывается, заботу о сотоварище проявлял молодой пленный туземец. А лиана, опутывавшая его руки, куда-то делась.
— Хорошо? — сипло поинтересовался пленный.
Сварог машинально кивнул. И лишь мгновеньем позже сообразил: оказывается, местный разговаривает. И более того: Сварог отлично его понимает.
У Сварога уже в который раз появилось беспокойное ощущение дежа вю — точно так же в свое время он сам стал понимать и язык Нохора, и язык Талара — явственно осознавая, что собеседник говорит вовсе даже не по-русски и не по-французски, но — тем не менее понимать стал. И даже говорить стал.
Говорить?! А ну-ка...
— Ты меня понимаешь? — спросил он. Потрескавшиеся губы отозвались уколами боли, как будто были сплошь оккупированы герпесом.
Пленник чуть растянул рот в подобии несмелой улыбки:
— Плохо. Ты говорить не так. Но я ты понимать.
Не так? Секундочку. Сварог принял сидячее положение и тихонько помотал головой. Зря он это сделал... Голова, как выяснилось, чувствовала себя, точно язык гигантского колокола — полное создавалось впечатление, что она мерно и неторопливо раскачивается из стороны в сторону, а в апогее ударяется о металл, отчего под черепной коробкой раскатывается оглушительное, вибрирующее, долго не затихающее «бам-м-м-м!..» Однако Сварог, несмотря на колокольный перезвон, осознал вполне четко: туземец говорит на исковерканном таларском. Пусть плохо, примитивно, максимально упрощенно, с чудовищным акцентом и сплошными инфинитивами.., однако же — говорит на таларском! Уж поверьте специалисту...
И что это означает? Он, Сварог, вернулся домой? Вернулся на Талар?!
— Как называется этот мир? — быстро спросил он.
Напрасно спросил. Папуас округлил глаза, изображая полнейшее недоумение, и ничего не ответил. Ну да, как объяснить сыну джунглей, что такое мир... Можно было спросить насчет леса, племени, кто такие эти обмазанные глиной — друзья или враги, зачем нас куда-то волокут, а также где ближайший полицейский участок.., но все вопросы застряли у Сварога в горле, потому что только сейчас он вгляделся в лицо пленника.
Можно дать обе ноги на отсечение — ни один, даже самый близкий туземный родственник не признал бы в этом обличье молодого, совсем недавно пышущего здоровьем аборигена. Напрочь исчезнувшая набедренная повязка, исцарапанное лицо, запавшие глаза, безвольно отвисшая нижняя губа, с которой — розовой, как свежее мясо, — свисает мутная струйка слюны... Лишь ожерелье каким-то чудом сохранилось на жилистой шее. Повстречайся в темном переулке вам подобный субъект, пусть даже одетый вполне пристойно, вы бы без лишних просьб вывернули перед ним карманы... Или без лишних разговоров нанесли бы превентивный удар, засветив ему промеж глаз — зависит от воспитания.
Некстати вспомнилась шутка: «Вошел негр, красный с мороза». До недавних событий
Промелькнуло: е-мое, неужели и я выгляжу так же? А еще король, блин...
Сварог огляделся. Все было спокойно, и на этот раз его окружала самая что ни на есть настоящая, всамделишная, подлинная и реальная реальность... По крайней мере Сварог приказал себе в это верить. Потому что иначе можно окончательно слететь с катушек.
Они находились на вершине небольшого холма, под открытым небом, но по-прежнему в лесу. Лес простирался во все стороны, насколько хватало глаз. Судя по закатному солнцу, опять близилась ночь. Вот только которая? Первая с тех пор, как он выпил из тыквенного сосуда? Вторая? Неделю спустя?..
Поразмыслив, он нашел прекрасный способ проверить и провел трясущейся рукой по подбородку. Щетина уже даже не кололась, а мягко колосилась, и если учесть, что перед отбытием с Короны воспользоваться бритвой он не успел, не до того как-то было, знаете ли, значит, из его жизни вычеркнуто минимум сутки.
Мысли принялись скакать внутри черепной коробки пинг-понговскими мячиками, и он с силой потер лицо, заставляя себя успокоиться. Ногти, кстати, тоже не шибко отросли, да и царапины на лице и руках еще не зажили — значит, точно: не больше суток... Причем есть не хотелось совершенно. И пить, кстати, тоже. Либо гребаные туземцы кормили их каким-то манером, пока оба пребывали в мире грез, либо наркотик напрочь отбил аппетит, либо...
Еще какое-нибудь объяснение его измочаленный разум придумать не смог. Скорей бы опустилась ночь — если созвездия окажутся знакомыми, значит, он и впрямь на Таларе. Ну, а ежели нет...
Упомянутые гребаные туземцы находились неподалеку, — как и в последний раз, когда Сварог видел их наяву, во время первого привала, сидели кружком метрах в пятнадцати от них, неподвижные, чего-то ждущие, преисполненные какой-то своей, недоступной простому белому человеку мудрости... Вот разве что предводителя среди них не было... Ну, пускай только вернется, морда дикарская... Беседовать пленникам (а теперь уже не оставалось никаких сомнений, что и Сварог включен в число арестантов) никто не препятствовал. Он с ненавистью посмотрел на папуасов — прорваться сквозь них, даже в его охмуренном теперешнем состоянии, особого труда не составило бы, но куда бежать-то? — и спросил у пленника на таларском, с трудом ворочая распухшим языком:
— Тебя как звать?
— Н'генга, — последовал незамедлительный ответ.
— Когда-нибудь встречал таких людей, как я? С белой кожей, в незнакомой одежде?
Н'генга тут же помотал головой.
— А слышал о таких, как я? Может, старики рассказывали?
Тот же жест. Ну да, ждать другого ответа было бы верхом кретинического оптимизма...
— А почему не удивился, когда меня увидел?
Н'генга пожал плечами:
— Много кто в лесу жить...
Сварог непроизвольно хмыкнул.