Печати Мирана
Шрифт:
Папа был слишком погружен в налаживание своей политической деятельности, а я была слишком предоставлена сама себе. Как итог - сомнительные знакомства, поступки, о которых сейчас стыдно вспоминать, эксперименты с внешностью, и, наконец, попадание в управление безопасности Зитара в отсек по работе с несовершеннолетними за мелкое правонарушение - мы с друзьями угнали чужой аэролет. Точнее, формально это был аэролет родителей одного из моих “подельников”, но это уже детали. Даже юношеских аэро-прав в тот момент ни у кого из нас не было.
Мы не разбили тот транспорт, никто по нашей вине не пострадал. Скажу больше, мы и пролететь-то смогли всего ничего. Но факт
Слава высшим силам, мне в тот непростой период хватило ума не подсесть на какую-нибудь клубную дрянь, в отличие от многих моих знакомых, не потерять девственность с первым встречным и не влипнуть в более серьёзную переделку (хотя, возможности были, признаюсь честно).
Нас тогда запихнули в отсек для малолетних преступников, запугивали и подвергли давлению, несмотря на наш юный возраст. До тех пор, пока не выяснили наши личности и не пригласили родителей. Не сразу. Пришлось провести в отсеке несколько не очень приятных, даже жутких часов среди откровенно пугающей компании, которая красочно иллюстрировала, какое будущее нас ждет, если мы не остановимся вовремя.
Тогда в управлении безопасности Зитара нравы и порядки были еще жестче, чем сейчас. Не знаю, что бы со мной было, если бы не отец.
Наверное, это стало последней каплей в терпении папы, потому что ту боль и разочарование, которое я увидела у него в глазах, я запомнила навсегда. И еще это стало каким-то переломным моментом для меня самой. Только когда я столкнулась с “той стороной”, пусть и в довольно легком ее проявлении, то осознала, как сильно могу влипнуть и подвести папу. Я отчетливо помню, как мне было невыносимо стыдно и страшно. Страшно от того, куда мое поведение может меня привести и какие последствия иметь для моей маленькой семьи. Я была так сконцентрирована на собственных переживаниях и попытках их заглушить, что чуть не испортила и свое будущее, и отношения с отцом. Была маленькой незрелой эгоисткой в какой-то мере. Пришло ошеломляющее понимание, что я никакая не смелая и не взрослая, а глупая, запутавшаяся, самонадеянная девчонка, которая не оправдала отцовского доверия. Что если бы не папа, безопасники Зитара бы меня не щадили, переживали бы и выплюнули. А клеймо малолетней преступницы поставило бы крест и на отцовской карьере.
Именно тогда мне как-то неожиданно для себя самой захотелось делать что-то правильное и важное. Не быть как они, эти безопасники. Но тоже бороться за справедливость. Юношеский максимализм? Возможно, что так. Но я увидела для себя какую-то цель. Неожиданную, но четкую. Впервые за долгое время. А еще мне захотелось сделать так, чтобы папа мной по-настоящему гордился и, наверное, простил меня за мое поведение. И выбрала я для этого, прямо скажем, довольно радикальные методы. И взялась за осуществление своих новых стремлений с тем же упорством, с которым до этого шла в тень.
В каким-то отчаянным остервенением взялась на учебу, самостоятельно готовилась к поступлению в военную академию Зитара, куда женщин брали неохотно. А после поступления продолжила учиться не только ради четких, но каких-то слишком идеализированных целей, а просто потому, что мне искренне нравилось то, что я делала: и изнуряющие тренировки, и заучивание зитарских и межгалактических законов, и бесконечные часы на стрельбищах. Я не была лучшей на курсе, даже близко. Но я очень старалась, тратя на это все время и все силы. Неужели все это было зря?
С того странного, непростого времени прошло уже семь лет. О моем подростковом бунте напоминает только сделанная в тайне от отца татуировка на бедре и любовь
Я прилетела в академию в надежде на помощь ректора. Возможно, хотела получить пару свободных дней на решение навалившихся проблем, чтобы мое отсутствие не посчитали прогулами. О том, где я провела последние два дня, в академии уже знали - безопасники связались с администрацией сразу после того, как привезли меня в управление.
Полковник Риво всегда казался мне мудрым и справедливым разумным, и ко мне он относился лояльно, даже по-отечески. Впрочем, не только ко мне, а ко всем кадетам женского пола. Это было естественно, так как женщин в академии Алмала было мало, и хотя с них и спрашивали так же, как и с других кадетов, не щадя и не давая поблажек, но все же своеобразным образом берегли.
Все дело в том, что по межгалактическим правилам, обновленным менее десяти лет назад, в учебных заведениях подобного типа количество женщин не должно было быть меньше определенного процента. Военные академии на всех планетах Содружества считаются местом службы мужчин, особенно на таких патриархальных планетах, как Зитар. Но не принять в академию женщину, прошедшую все вступительные испытания, просто не имеют права. Это противозаконно. Так что, поступая туда я понимала, что своеобразным образом подправляю статистику. Этот факт всегда заставлял меня еще больше стараться, доказывая, что я ничем не хуже мужчин-кадетов. Кстати говоря, меня и еще пятерых кадетов моего пола мужчины-сокурсники никогда не обижали и принижали. Но и не щадили. Не было ни шуточек, ни давления, ни приставаний. Мы для них были на равных, с равной нагрузкой, равными правами и обязанностями и равным положением. От ярких проявлений сексизма военных академий, о котором часто говорил папа, имея в виду, прежде всего, ситуацию в общеземной военной академии на Уне, первой колонии Земли, я никогда не страдала.
Я прибыла в академию прямо так, как была, даже не заезжая домой. Благо удобства в отсеке, где я провела два дня, были. Мне даже залечили травмы, полученные во время тренировки. Так что вид мой был вполне приличным.
Правда, разговор с ректором изначально пошел совершенно не так, как я предполагала. Совсем не так. Ректор даже не до конца выслушал мой рассказ. Он обо всем уже и так знал. Постарались СМИ, безопасники и, возможно, еще какие-то вышестоящие органы.
Я получила от него сочувственные слова, да. Только толку от них было сейчас?
Практически сразу я осознала, что полковник Риво мне никаким образом не поможет.
– Мы вынуждены отказать вам в дальнейшем обучении, кадет Разина, - слова полковника упали на меня, как тяжелые камни.
– Мне осталось три месяца до окончания академии, - сказала я глухо.
– Мне жаль, но так складываются обстоятельства. Вы же сами прекрасно понимаете, что дочери государственного преступника не место в нашем учебном учреждении, - вздохнул мужчина, - это весомый повод исключить вас, так как наличие теневого элемента в вашей семье - пятно на вашем личном деле.