Педагогика для всех
Шрифт:
Вокруг нас полно «нельзя», но изнутри человека вырастает мощное «не могу», которое в тысячу раз сильнее, чем «нельзя».
Воля человеку необходима, но она дана вовсе не для удержания его в границах «нельзя», а для сотворения красивого мира.
Воспитание по схеме «нельзя + воля» — воспитание в два прихлопа, в два притопа; раз-два, раз-два, нельзя — держись, раз-два, нельзя — крепись, раз-два, нельзя — не смей, раз-два, нельзя — смотри! При обедненном этом воспитании «нельзя» становится сладким запретным ходом, а воля, направленная на подавление собственных желаний, погибает.
Парень
Ну а что же вместо этого, привычного? Да все то непривычное, о чем говорилось в книге.
8
Дети — благодарный народ, дети — народ неблагодарный.
Родители мучают ребенка, чуть не силой заставляют его учиться — ничего, потом скажет спасибо.
Но если «спасибо» отложено на годы, ребенок растет, не зная благодарности, и душа его как в темноте — много ли толку от поздней деловой благодарности?
— Сережа, сходи в магазин!
Нет чтобы ему взвиться как на пружинке и побежать! Надо десять раз повторить. Наконец он поднимается, неохотно надевает пальто и отправляется с таким видом, будто он вовсе не за хлебом. Ну уж ладно, ладно, по дороге, может быть, и купит.
Привыкнем к этому. Забудем пустые фразы: «Сколько раз тебе говорить? Тебе что — сто раз повторять надо?» Все равно не узнаешь, услышал он нас или не услышал. Ответ придет через много лет, словно сигнал был послан на далекую звезду.
Всей нашей жизнью мы приучены: если ты сделал человеку что-то хорошее, то и он с тобой — по-хорошему или уж во всяком случае будет благодарен. Вся жизнь так устроена. А в доме что? Сыну и то купили, и это, и куртку, и магнитофон, и велосипед... А он? Как приносил двойки, так и приносит, как болтался с дружками до полуночи, так и болтается. Хоть бы мать пожалел! Мать ночей недосыпает, куска хлеба недоедает, а он? Неблагодарный.
Идея отдачи, и притом немедленной, если она овладеет родителями, может погубить всю работу воспитания. Идея отдачи естественна в сфере материального производства: вложил рубль — должен получить отдачу в рубль с чем-то. Вклад и отдача измеряются одной мерой, в рублях или тоннах. Не так с отдачей в сфере духовного производства. Родители вкладывают в ребенка нечто материальное — деньги. Силы, жизнь свою вкладывают в него, а отдача? Она нематериальна: свойства детской души. Лишь только мы начинаем измерять отдачу твердой мерой: отметками, помощью в хозяйстве, приличным поведением — мы пропали. Наш труд воспитателя покажется нам бессмысленным, бесконечным и напрасным — где же взять силы, терпения и любви?
С детьми нельзя вести счеты и потому, что душа от этого хиреет, и потому, что вклад и отдача несоизмеримы, да и просто потому, что просчитаемся. Кто завел счеты с детьми, тот просчитается. Дети даны нам для нашего бескорыстия.
Древняя легенда замечательно объясняет, в чем выражается благодарность детей.
...Старый
— Сын мой, видишь, как я забочусь о тебе, как спасаю твою жизнь... Будешь ли и ты так же заботиться обо мне, когда я стану совсем старым и дряхлым?
— О, конечно, отец! — отвечал сын. — Я отплачу тебе тем же, я буду заботиться о тебе так же, как и ты обо мне...
Тогда старый орел сказал:
— Мне очень грустно, что у меня вырос сын-лжец...
И он бросил сына в море.
Вернулся за вторым. Понес его к берегу.
— Будешь ли ты, сын, заботиться обо мне так же?..
— Отец, как ты можешь в этом сомневаться? Только донеси меня до берега...
И второго сына постигла та же участь — отец бросил его в море. Он не терпел лжецов.
Полетел за третьим, несет его над волнами, чуть не падая.
— Сын мой, будешь ли ты заботиться обо мне так же, как я о тебе?
— Отец, этого я тебе обещать не могу, — сказал третий сын. — Но я обещаю, что, когда у меня будут дети, я буду заботиться о них так же, как ты обо мне...
И старый орел донес орленка до берега.
Принять такой взгляд на жизнь нелегко, и найдется много охотников поспорить: ну как же — а забота о престарелых родителях?
Но не надо понимать легенду буквально. Примем одно: жизнь должна идти вперед, родители все отдают своим детям, а дети — своим детям, и так эта эстафета бескорыстия идет через века. Дети благодарны, но они благодарят не нас, а жизнь.
Так что же выходит: все отдай и ничего взамен?
Мы получаем больше, чем отдаем.
Вот совсем еще маленький Матвей кричит свое «э-а!». Вот ему два года, я мою ему руки под краном, а он бьет по воде, брызгает и смеется, и сердце мое замирает от наслаждения видеть и держать в руках эти ладошки величиной с мой мизинец. Вот он подрос, играет в другой комнате, я зову его, а он деловито кричит мне: «Циво?», то есть «Чего?», и даже голос его туманит мне голову. Вот и всё, вот и все наши радости — этот смех, эти брызги, это веселое «Циво?». Ах, если б навеки так было!
А за это что отдать, когда сидишь за столом и вдруг слышишь за дверью пыхтение и странные, нигде в мире не существующие звуки: тепа, тепа, тепа... шлеп, шлеп, шлеп... — и в двери, в самом низу ее, появляется нечто совершенно удивительное — маленький Матвей на четвереньках вползает в комнату, громко шлепая ладошками по полу, выкидывая руки, словно пловец с ластами: шлеп, шлеп, шлеп... Голова поднята, два живых глаза смотрят на меня с восторгом: приполз, нашел, увидел! Что за это отдать, что — жалко? И вот еще чудо — пошел! Сам пошел, пошел, пошел и идет, шатаясь, с отрешенным, в себя углубленным взглядом человека, занятого сложной внутренней работой. Нелепо держит перед собой руки, словно они фарфоровые и могут разбиться, не понимая еще, зачем ему руки при ходьбе... И так, пошатываясь, ни на кого не глядя и никого вокруг не замечая, прошел всю комнату и упал, сел — словно пришел в себя: что это было с ним, что приключилось? Он ли это шел и почему сейчас сидит?