Педология: Утопия и реальность
Шрифт:
Собственно говоря, все только что высказанное о путях и правилах переключающей работы относится не только к узкой методике специальных переключений (когда определенное вредное качество мы перестраиваем в полезное), но и ко всей педагогической деятельности в целом,которая, как мы видели во всех главах выше, в основе своей и является систематической работой по правильной организации энергетических переключений. Однако мы вполне намеренно выдвинули эти соображения в отдельной главе, так как особенно актуально они заостряются и особенно плодотворно применяются в тех случаях, когда налицо имеется вполне отчетливая, ясная и узкая, специальная задача по перемещению участков возбуждения от определенного болезненного участка к тоже определенному, но здоровому, творческому участку. Повторяем — полностью в силе оказываются эти правила и для всей педагогической работы в целом, во все ее этапы.
Для наглядности приведем типическую, рядовую иллюстрацию по проведению методики специального переключения. Мальчик П., 15 лет, очень возбужденный, рассеянный, любит шум, драки, где играет всегда роль зачинщика. Мстительный,
Как в таком случае должна пойти переключательская работа? Во-первых, надо было выяснить действительную подоплеку и действительный смысл этого уродливого уклона. Оказывается, после наиболее сложной, злобной «бучи» у мальчика ночью находили семенные пятна на белье: так как онанистом он не был, очевидно, извержение семени происходило либо во сне, в поллюциях, либо во время самих истязаний, т. е. истязательская работа была определенно полового характера (отсутствие семенных пятен и вообще половых разрядов — еще не гарантия «внесексуальности» такого поведения). Далее выяснилось, что мальчик обозлен был длительно неумелой родительской тактикой, несправедливо противопоставляющей его, нелюбимчика, двум другим детям — любимчикам. Младшие классы школы он пережил замкнуто, не понятый педагогами, и мрачная его мимика вызывала часто у неумных, нечутких воспитателей злобную реакцию с их стороны, после которой замкнутость мальчика, конечно, увеличивалась и превращалась постепенно в озлобление. Эта «дикость» мальчика и «антипатия» к нему со стороны педагогов приводила к насмешкам детей над П., к травле, частым обидам, в ответ на что он злобно, но бессильно «огрызался», сжимал кулаки, багровел и на долгий срок после этого старался не показываться на глаза.
К 13–14 годам, по мере физического укрепления, замкнутость постепенно стала превращаться в агрессивность, которая в свою очередь начала окрашиваться в половые тона. Два «романа» мальчика, когда его внимание было более сильно затронуто девочками (в 13 1/2 и 15-летнем возрасте), заключались в том, что «предмет» его «любви» даже и не догадывалась о чувствах, ей адресуемых, и лишь делалась мишенью особо злобных, злостных насмешек и издевательств с его стороны, причем к этим издевательствам им всячески энергично привлекались другие ребята, организатором которых в истязательских проделках он незаметно сделался в течение этого периода.
Переключающая работа началась с попыток направления его агрессивности на полезные деловые пути, с нащупывания таких путей, где эта агрессивность потеряла бы свое больное содержание. Оказалось, что элементами этой агрессивности была не только злобность, но и долго сдерживаемая активность, долго тормозимая тяга к общественным связям, причем все это превращалось в агрессивность потому, что «гордость», «привычка», «преследование среды» не давали возможности выявить открыто здоровые тяготения. Мальчика П. связали с тремя другими детьми, очень чуткими и разумными, предварительно разъяснив им сущность задания, и всем им совместно поручили ответственную работу по руководству постройкой экскурсионного лагеря в 15-ти верстах от города. Первая часть работы развертывалась в этом, узком детском кругу, причем тройка вполне намеренно уступала вожаческие позиции П. и подчинялась ему даже и тогда, когда он бывал озлоблен. Так как работа была действительно ответственной и все дети трудкоммуны ждали ее окончания для реализации своих экскурсионных планов, по мере приближения назначенного срока озлобленность П. адресовалась все меньше «тройке» и все больше материалам работы, препятствиям по пути и т. д., разражаясь иногда приступами острого бешенства (разбрасывание веревок, полотнищ палатки, ломка мебели и т. д.). Однако в дальнейшем эта ярость (педагог приезжал из города для контроля) превратилась из «ярости против работы» в ярость работы,и за последние 4 дня до срока П. самолично проделал буквально чудеса, закончив столько, сколько не успел в первые 10 дней, несмотря на неблагоприятную погоду. «Тройка», из позиции намеренной уступчивости, незаметно для себя, к своему изумлению, оказалась в положении разумно, настойчиво руководимых работников, и рост их уважения к П. (взамен недавней снисходительности) был буквально молниеносным по своей быстроте и неожиданности. При въезде коммуны в лагерь П. попытался устроить свой обычный «злобно-бузотерский» бенефис, но из этого ничего не вышло, так как, во-первых, у него не оказалось былого «порока» (это за 15-ть-то дней), во-вторых, оруженосцы его — верная ему тройка, сразу перешли на его сторону, и буря быстро «разрядилась», так как не было сильных организаторов для противодействия П. На торжественном собрании, посвященном открытию лагеря, заслуги П. были признаны всеми и, хотя П. пытался кулаками и ногами протиснуться через строй детей, чтобы удрать в лес, он был «тройкой» выведен к эстраде и публично ею расцелован. Этот вечер был переломным в отношения всех детей трудкоммуны к П., и все его последующие попытки вызвать «бузу» кончались неудачей, так как большинство ребят не удалось спровоцировать: они шли не против П., а вместе с П. За пять недель П. стал неузнаваемым. Не истязатель, а твердый, разумный вожак. Поллюции прекратились.
Приведенный нами случай переключающей работы — рядовой, обычный, так как педагоги подмосковной трудкоммуны им. ОГПУ, Полтавской, Саратовской трудкоммун и других энергично подтверждают эти случаи своими опытными иллюстрациями (в дискуссиях и информациях на московских и всесоюзных конференциях СПОН).
В нашем случае как типическомудовлетворительно
Такова типическая работа по переключению болезненных половых установок. Такова она и в специальных случаях, когда требуется срочное вмешательство, такова же она и во всей системе постоянной педагогической работы по организации здоровых переключений.
XIX. Роль личности как переключающего фактора
Фрейдовская школа впервые обратила внимание на особое явление в половой жизни, которое было фрейдистами названо: «перенос» ("Ubertragung). Сексуально дезорганизованный человек часто приковывается, «приклеивается» к другому человеку, «переносит» на него все свои любовные переживания, делает его своим кумиром, превращает себя в раба, отказывается от своей личности и независимости и без этого «переносного своего аппарата» не может существовать. Адресат такого переноса — главная основа бытия для переносящего, обязательный «мост», по которому последний продвигается, протаскивает к жизни все свои планы и действия. Эти своеобразные любовные привязанности, «переносы» играют, по нашим наблюдениям, особо крупную роль в переходном возрасте, когда резко заостряется личностное начало и усложняются личностные связи с окружающими людьми. Если «перенос» удачен или, наоборот, неудачен, это имеет огромное значение для всех социально-жизненных установок «переносящего».
Мы лично думаем, что в этом фрейдовском «переносе» сексуальное содержание вовсе не должно превалировать, мало того, может и совсем отсутствовать. Если оно иногда сильно, то вовсе не потому, что механизм «переноса» — первично половой механизм (влюбленность), а лишь потому, что для внеполового переноса среда не создавала должных условий: аналогично половому романтизму подростка, который заостряется именно как половой лишь из-за отсутствия бредовых путей для социального романтизма [209] .Однако отрицая половую диктатуру в явлениях «переноса», мы не отрицаем самого факта переноса, наоборот, обращаем самое серьезное внимание на огромное его значение(как положительное, так и отрицательное) в половом воспитании.
209
См. гл. VI и XVIII.
«Переносом» можно бы назвать такое состояние человека, в частности, растущего человека — ребенка, подростка, когда оно особенно крепко, глубоко привязывается к другому человеку, делая его центром своих симпатий, своего доверия, олицетворением своих идеалов, образцом для своего поведения и миросозерцания и т. д. Очевидно, для такого прикрепления к другому половой элемент вовсе необязателен. Если подобный «идеал» действительно хорош в социально-творческом, действенном смысле, если он силен, смел, умен, глубок, чуток, честен, — крепко привязаться к нему можно и без всякой половой подоплеки, тем более, что в жизни носители таких качеств настолько редки, что удивляться их всепокоряющему влиянию не приходится. Сложнее обстоит, если «идеал» совсем не идеал, если чертами героя, борца и пр. награждают мелкое ничтожество, но и здесь осложнение может быть обусловлено тоже не «половым наваждением», не «любовным опьянением», а лишь острым, трагическим одиночеством, беспросветной социальной тьмой вокруг, когда сослепу, «с голоду» урод красавцем покажется: не половой голод, а тот же социальный голод. И лишь в третьей категории случаев мы встречаемся с действительным половым переносом, когда «идеал» делается олицетворением наилучшего в мире по причине осложненной половой к нему привязанности.
Как бы то ни было — независимо от того, к какой группе отнести тот или иной случай «переноса» — самый факт возможности сосредоточения необычайно острых и сложных эмоций на одном человеке отрицать нельзя, и в педагогическом отношении следует его детально изучить, использовать в первую очередь для целей полового воспитания.
Подросток — острый личностник, но он же рвется к людям. Он мечтатель, романтик, «идеализатор» (не идеалист!), но не в процессах закупорки, а в своих проекциях наружу, к социальному миру. Его социальные требования, однако, очень сложны и противоречивы (уступает коллективу лишь при условии максимального субъективного выигрыша), и не так просто прочно слить его с широким социальным окружением. Именно тогда, когда в коллективе он не прививается, делается он особенно падким на более узкие социальные избирания и начинает тяготеть к более замкнутому, специально избранному им кругу, зачастую ограничивая его одной лишь, но зато уже максимальной привязанностью.