«Пена дней» и другие истории
Шрифт:
«А до этого я тщательно умоюсь и побреюсь и внимательно огляжу себя в зеркале».
«Сейчас пойду на кухню и попрошу Николя…»
– Николя, может быть, мы сейчас немного потанцуем?
– Бог ты мой, если месье настаивает, то я, конечно, готов, но если нет, то я бы предпочел, честно говоря, заняться совершенно неотложными делами.
– Не будет ли нескромно с моей стороны полюбопытствовать, какими именно?
– Я возглавляю философский кружок домашней прислуги нашего квартала, где проводятся чтения на тему:
– Могу ли я поинтересоваться, Николя, чему именно будет посвящено сегодняшнее занятие?
– Сегодня речь пойдет о завербованности. Будут установлены соответствия между понятием завербованности у Жан-Соля Партра, вербовкой наемников в колониальные войска и наймом прислуги в частные дома.
– О, это очень заинтересовало бы Шика! – воскликнул Колен.
– К великому сожалению, занятия нашего кружка закрытые. Их посещает только прислуга. Следовательно, месье Шик не может на них присутствовать, поскольку он ею не является.
– А почему, Николя, вы все время употребляете «прислуга» в единственном числе?
– Месье и сам понимает, что употреблять прислуг во множественном числе было бы распущенностью.
– Вы правы, Николя. Как вы думаете, я встречу сегодня родственную душу?.. Мне хотелось бы встретить родственную душу вроде вашей племянницы.
– Месье не следует думать о моей племяннице, ибо, как явствует из последних событий, месье Шик первым застолбил ее.
– Но, Николя, – сказал Колен, – мне так хочется влюбиться…
Из носика чайника вырвалось облачко легкого пара, и Николя пошел открывать входную дверь. Консьерж принес два письма.
– Почта? – спросил Колен.
– Извините, месье, но это мне, – сказал Николя. – Месье ожидает известий?
– Я хотел бы, чтобы мне написала какая-нибудь девушка. Я бы ее очень любил.
– Однако уже полдень, – заметил Николя – Не желает ли месье позавтракать? Могу предложить рубленые бычьи хвосты, чашку пунша с ароматическими травами и гренки с анчоусным маслом.
– Как вы думаете, Николя, почему Шик отказывается прийти ко мне ужинать с вашей племянницей, если я не приглашу другой девушки?
– Пусть месье меня извинит, но я поступил бы точно так же. Месье ведь вполне хорош собой.
– Николя, – сказал Колен, – если я сегодня же вечером не влюблюсь, и притом по-настоящему, я… я начну коллекционировать сочинения герцогини де Будуар, чтобы подшутить над моим другом Шиком.
Х
– Я хотел бы влюбиться, – сказал Колен, – ты хотел бы влюбиться. Он хотел бы idem (влюбиться). Мы, вы, хотим, хотели бы. Они также хотели бы влюбиться…
Он завязывал галстук перед зеркалом в ванной комнате.
– Осталось только надеть пиджак, и пальто, и кашне и натянуть перчатку сперва на правую руку, потом на левую. Шляпы я не надену,
Это он обратился к серой мышке с черными усами, которая забралась явно не туда, куда надо, в стакан для зубной щетки, и с самым независимым видом оперлась лапками о его край.
– Предположим, – сказал он мышке, присев на край ванны (четырехугольника из желтого фаянса), чтобы быть к ней поближе, – что я повстречаю у Трюизмов моего старого друга Шоз…
Мышка кивнула.
– Предположим, – а почему бы и нет? – что он придет туда с кузиной. На ней будет белый свитер, желтая юбка и звать ее будут Ал… нет, Онезимой…
Мышка скрестила лапки, явно выразив удивление.
– Да, – согласился Колен, – это некрасивое имя. Но вот ты – мышь, и у тебя усы. Что ж тут поделаешь?
Он встал.
– Уже три часа. Я из-за тебя опаздываю. А вот Шик и… Шик придет туда наверняка очень рано.
Он облизал палец и поднял его над головой, но тут же опустил: палец обдало жаром, как в духовке.
– В воздухе носится любовь, – произнес Колен. – Ух какой накал!.. Я встал, ты встаешь, он встает, мы, вы, они встаем, встаете, встают… Тебе не надоело сидеть в стакане? Помочь?
Но мышка доказала, что не нуждается в помощи. Она самостоятельно выбралась на волю и отгрызла кусочек мыла, похожий на леденец.
– Какая же ты лакомка! – сказал Колен. – Только смотри не испачкай все мылом.
Он прошел к себе в комнату и надел пиджак.
«Николя, видимо, ушел… Вот кто, наверное, знаком с удивительными девушками. Говорят, отейльские девочки, а они, как известно, мастерицы на все руки, охотно поступают в прислуги к философам».
Он притворил за собой дверь.
«В левом рукаве подпоролась подкладка… И как назло, у меня больше нет изоляционной ленты… Что ж, приколочу гвоздиком…»
Входная дверь захлопнулась за ним со звуком, напоминающим шлепок по голой заднице… Он вздрогнул.
«Надо думать о другом… Хотя бы о том, что я могу сломать себе шею, сбегая с лестницы…»
Ворс светло-лиловой ковровой дорожки был вытерт только на каждой третьей ступеньке – Колен в самом деле всегда перепрыгивал через две ступени. Вдруг он зацепил ногой медный прут, прижимавший дорожку, и, чтобы удержать равновесие, схватился за перила.
«И поделом мне, нечего думать о всяких глупостях. Я глуп, ты глуп, он глуп!..»
У него заболела спина. Только внизу он понял, в чем дело, и вытащил из-за ворота злополучный медный прут.
Дверь подъезда захлопнулась за ним, издав звук поцелуя в голое плечо.
«Интересно, что я увижу на этой улице?»
Прежде всего он увидел двух землекопов, которые играли в «классики». Брюхо того, что потолще, сотрясалось не в такт его прыжкам. Биткой им служило распятье, но без креста, одна лишь фигурка, выкрашенная в красный цвет.