Пентаграмма

Несбё Ю

— Всем доброе утро, — начал Мёллер. — Надеюсь, все уже в курсе, над чем мы сейчас работаем. Два дела, предположительно два убийства, совершенные, по всем признакам, одним преступником. Короче, все слишком уж похоже на кошмар. — Он зарядил в проектор первый слайд. — Слева мы видим левую руку Камиллы Луен с отрезанным указательным пальцем. Справа — средний палец Лисбет Барли, присланный мне в конверте. Трупа ее у нас, конечно, нет, но Беата сравнила отпечатки пальцев, снятые в квартире Барли. Беата, молодец! Отличная интуиция, отличная работа.

Покрасневшая Беата,

стараясь казаться равнодушной, сидела и тихо постукивала карандашом по блокноту.

Мёллер сменил изображение и продолжил:

— Под веком Камиллы Луен был найден вот этот драгоценный камень, красноватый бриллиант пятиугольной формы. А справа — перстень с пальца Лисбет Барли. Как видите, красный оттенок чуть светлее, но форма идентичная.

— Мы пытались определить происхождение первого бриллианта, — сказал Волер. — Безуспешно. Направили изображения в Антверпен в две крупнейшие мастерские по огранке, но оттуда пришел ответ, что это не их работа и если она была сделана в Европе, то, возможно, в России или на юге Германии.

— Мы связались с «Де Бирс» — крупнейшим в мире покупателем алмазов, — добавила Беата. — Их специалист говорит, что при помощи спектрометрического анализа можно точно определить, откуда этот бриллиант. Для оказания помощи следствию этот специалист сегодня вечером прилетит из Лондона.

Руку поднял Магнус Скарре — молодой следователь, в отделе относительно новенький.

— Возвращаясь к сказанному. Мёллер, я не понимаю, почему это кошмар. Ведь это же двойное убийство, а значит, искать придется не двух преступников, а одного. По-моему, напротив, следовало бы…

Он услышал тихое покашливание и заметил, что внимание собравшихся обратилось на Харри Холе, до сих пор тихо сидевшего в кресле в глубине комнаты.

— Как, говоришь, тебя зовут? — спросил Харри.

— Магнус.

— Фамилия?

— Скарре. — В голосе следователя слышалось раздражение. — Можно было и запомнить…

— Нет, Скарре, я не запомнил. А вот ты постарайся запомнить, что я сейчас тебе скажу. Когда следователю приходится работать с преднамеренным, а значит, хорошо спланированным убийством, он знает, что у преступника масса преимуществ. Он может подчистить следы, обзавестись неплохим алиби на момент убийства, избавиться от орудия преступления и так далее. Но одного преступник от следователя скрыть не может. Чего?

Магнус Скарре дважды моргнул.

— Мотива, — сам ответил Харри на вопрос. — Прописная ведь истина? Мотив. Именно с него мы начинаем оперативное расследование. Настолько фундаментальное понятие, что про него порой забывают. Пока однажды не появится воплощение самого страшного кошмара следователя — преступник без мотива. Вернее, с таким мотивом, который не укладывается в человеческой голове.

— Холе, вы рисуете черта на стене. — Скарре посмотрел на остальных. — Мы ведь еще не знаем, что за мотив у этих преступлений.

Теперь кашлянул Том Волер.

Мёллер заметил, что Харри стиснул зубы.

— Он прав, — сказал Волер.

— Разумеется, я прав, — откликнулся Скарре. — Это ведь очевидно…

— Замолчи, Скарре, — оборвал

его Волер. — Прав инспектор Холе. Над этими делами мы работаем уже десять и пять дней соответственно. И до сих пор мы не обнаружили между жертвами никакой связи. До сих пор. А когда единственная связь между жертвами — это то, как их лишают жизни, а также ритуалы и какие-то закодированные послания, в голову приходит слово, которое я бы рекомендовал вслух не произносить, но и не забывать. А еще я рекомендовал бы Скарре и остальным недавним выпускникам полицейской академии закрывать рты и открывать уши, когда говорит Холе.

В комнате стало тихо.

Мёллер увидел, что Харри пристально смотрит на Волера.

— Подытожим, — сказал Мёллер. — Теперь вам будет еще сложнее: продолжаем усиленно работать над двумя отдельными убийствами и рисуем на стене большого, толстого и страшного черта. Никто, кроме меня, с журналистами не говорит. Следующая планерка — в пять. Вперед!

В лучах прожектора стоял мужчина в элегантном твидовом костюме. Поигрывая изогнутой трубкой и покачиваясь с пятки на носок, он надменным взглядом мерил оборванку перед собой.

— Сколько вы думаете платить мне за уроки? — обратился он к ней.

Оборванка тряхнула головой и, уперев руки в боки, ответила:

— Да уж я знаю, сколько полагается. Одна моя подружка учится по-французски у самого настоящего француза, так он с нее берет восемнадцать пенсов в час. Но с вашей стороны бессовестно было бы столько запрашивать, — ведь то француз, а вы меня будете учить моему родному языку; так что больше шиллинга я платить не собираюсь. Не хотите — не надо. [12]

12

Здесь и далее в этом отрывке приводятся реплики из комедии Бернарда Шоу «Пигмалион» (перевод Е. Калашниковой).

Вилли Барли сидел в полумраке двенадцатого ряда и не сдерживал слез. Они стекали по шее и, миновав расстегнутый ворот рубашки из тайского шелка, текли дальше — по груди и животу. Не переставая. Он сидел зажав рот ладонью, чтобы всхлипывания не отвлекали актеров и режиссера в пятом ряду.

Когда кто-то коснулся его плеча, он вздрогнул и обернулся. Над ним нависла огромная мужская фигура. В беспомощном ожидании Барли не мог пошевелиться.

— Да? — прошептал он, давясь слезами.

— Это я, — прошептала в ответ фигура. — Харри Холе. Из полиции.

Вилли Барли отнял руку ото рта и посмотрел на фигуру пристальнее.

— А, ну да, конечно, — сказал он с облегчением в голосе. — Извините, Холе, тут так темно, и я решил…

Полицейский сел рядом с ним:

— Решили что?

— Вы же в черном. — Вилли утер нос платком. — Мне подумалось, что вы священник. Священник, который принес… плохие новости. Глупо, да?

Полицейский не ответил.

— Ах, Холе, я жутко себя чувствую. У нас первая костюмированная репетиция. Посмотрите на нее, — сказал Барли.