Пепел Ара-Лима.

Костин Сергей

Каббар спрыгнул сам, отпихнул сапогом скота рабочего. Слишком низко тот прогнулся, не угадал желания императорского.

— Что же ты, король Хесед, на соседа своего кидаешься? Где же твое уважение гостеприимное? Или Мадимия больше не славиться радушием? Не привечает дорогих гостей белокаменный город яствами изысканными и богатствами несметными? Что случилось с твоим великим городом, король Хесед? Ответь мне, ничтожному.

Ничего не ответил Хесед. Только глазом одним врага буравил, скрепя зубами окровавленными.

—

Говорить не хочешь? — удивился Каббар, возмущенно взмахнул железными, в тонкое кольцо, рукавами. — Брезгуешь с мальчишкой говорить? Снимите с меня шлем!

Ловкие пальцы оруженосцев отстегнули застежки металлические, распутали завязки кожаные. Стянули шлем прочный, с ликом золотым, с красным двойным гребнем.

— Слава лику Императора! — заорали восторженно легронеры. На колено опустились, головы склонили в робком почтении. Одни цеперии, особо к императору приближенные, зорко за всем следили, руки с мечей не убирали.

Каббар, сын Тулла, Император по наследству и по закону, был невысок, как все степняки, скуласт, почти худощав, но силой богами невероятно одарен. Широкий нос с большими ноздрями, редкие прямые волосы, никогда не собиравшиеся в пучок. Высокий лоб с печатью императорской. Сросшиеся брови неподвижные. И глаза, от одного взгляда которых нехорошо становилось на сердце каждого, кто встречался взором с верховным Императором.

С семи лет Каббар сопровождал в походах отца своего, Императора Туллу. А после смерти последнего от стрелы горца мятежного, в одиннадцать лет принял трон Кэтера. За четыре года бесконечных походов, сражений и схваток, сумел сделать то, что не позволили боги сделать отцу его. Завоевал пятнадцатилетний верховный Император Каббар полмира.

Мягкой походкой Каббар подошел к королеве Тавии. Не глядя, схватил за седые волосы. Блеснул в железных перчатках нож поясной.

— Неужели и сейчас промолчишь, король Хесед? Не пожалеешь молодой жены?

Дрогнул подбородок Хеседа. Отвердели скулы короля:

— Отвечу. Не мальчишке отвечу, а зверю. Думаешь, раз Мадимию сжег, так и Ара-Лим под твоей властью? Ошибаешься, Каббар. Слаб ты для Ара-Лима. Не удержать тебе долго власти над этой страной. У Ара-Лима свой король есть.

— Уж не ты ли? — усмехнулся Каббар, отпуская волосы Тавии. Видно было, озадачили его слова короля побежденного.

Настала очередь Хеседа усмехаться. Губами ссохшимися, кровяной коркой сжатыми.

Смотрели друг на друга два великих короля, два человека из разных миров. Победитель и непобежденный. В глазах одного застыл немой вопрос. А второй отвечал презрением. И неясно было, кто из них сломлен был.

Ухнул Каббар зло, повернулся на пятке к королеве Тавии в догадке страшной. Рванул платье тонкое. Полетели в стороны крючки и пуговицы.

От нечеловеческого крика верховного Императора вздрогнули даже те, кто

рядом с ним много лет был.

— Будь проклят дьявол, позволивший зачать отродье аралимовское. Генерий!

Высокий кэтеровец в помятом панцире, с эмблемой данийского легриона, выступил вперед.

— Я здесь, мой Император.

— Что это, Генерий? Или обманывают глаза мои? Разве у ног моих не аралимовская продажная девка, которая принесла приплод не белее трех дней назад? Поправь меня, если я ошибаюсь, Генерий, герой Мадимии.

— Твои глаза не могут ошибаться, мой Император, — задрожал голос у легона. — Ты прав, мой Император. У нее был ребенок.

— Был? Но где же он? Отвечай мне, Генерий! Обыскали ли твои солдаты все дома этого проклятого города? Проверили ли все чердаки и подвалы? Обшарили ли все сундуки в поисках? Отвечай, Генерий! Отчего у старика Хеседа вид не побежденного, а победителя? Где младенец новорожденный?

— Мы никого не нашли с печатью королевской, мой Император. Ни мертвого, ни живого. Только Хесед и она.

Каббар, с искаженным лицом, превратившим его в столетнего старца, приподнял за горло королеву Тавию:

— Где он? Где твой щенок? Где наследник Ара-Лима?

Словно тихий ветерок слетел с губ женщины:

— Далеко теперь мой мальчик. Не достать его ни стрелой быстрой, ни копьем острым, ни заклинанием колдовским. Далеко он. Но вернется через лета в свой город, в свою белокаменную Мадимию, чтобы воссиял новой славой Ара-Лим. Запомни это, зверь. Вижу я, как загорается на небе новая звезда. Вижу моря крови. А в море том вижу тебя, Каббар. Вижу зверя, с глоткой перерезанной.

— Дрянь!

Страшен Каббар в гневе. Но еще страшней в безумной ярости.

— Генерий, твой легрион первым вошел в Мадимию. Был ли кто спасшийся от мечей твоих? Все ли оставшиеся в живых здесь стоят?

— Все, мой Император, — бледный легон трясся мелкой дрожью. По лбу предательски сползала крупная капля пота. — Ни одна птица не вылетела за стены города. Ни одна тварь ползучая не прошмыгнула мимо доблестных солдат твоих.

— Не о птицах спрашиваю, — зашипел верховный Император, вплотную приближаясь к Генерию. — О людях. Кто-нибудь бежал от воли императорской?

— Нет, мой Император, — легон Генерий, овеявший себя славой во многих битвах, не раз бывший на волосок от смерти, первым ступивший на мостовые благословенного города, упал на колени, пытаясь поймать железную перчатку Императора.

— Врет, подлая собака!

Расступились свирепые охранники императорские, пропуская вперед человека, возрастом неопределенного. В грубом рубище, давно не мытом. В спутанных волосах колтуны нечесаные. Бородка козлиная, выщипанная. Глазки, что две горошины, по блюдцу мечутся. Кожа волдырями гноящимися покрыта. На ногах сандалии стоптанные.