Пепел Ара-Лима.
Шрифт:
Йохо неторопливо снял корзины, поставил у ног. Затем резко прыгнул вперед, на ходу вытаскивая нож. Ганна, мгновенно оценив ситуацию, вскинула лук. Нацелила стрелу точно в лоб колдуна-Крестоносца.
— Сейчас, — усмехнулся лесовик недобро. — Только уши от твоей лжи прочищу. Ты у меня первый под ножом очутишься. Давно хотел кровь тебе пустить, еще когда зубом мучился. Чувствовал, что в тебе зло таится. Жаль, поздно рассмотрел.
Говоря это Йохо шашками мелкими к колдуну неподвижно стоящему приближался. Следил внимательно за горняками,
— Глупый ты лесовик, хоть и смелый до невозможности, — улыбнулся колдун.
— Хоть и глупый, но так просто наследника не отдам, — перебил колдуна Йохо. — Не ты первый, кто меня в западню поймал. Не ты последний, кому глотку перережу.
Колдун только пальцем пошевелил, и пальцы лесовика от нестерпимого жара сами разогнулись. Выпал клинок добела раскаленный из руки. А стрела, что ганной в тот же миг отпущена была, замерла в воздухе, к ногам Крестоносца бесполезной тростинкой упала.
Колдун, вместо того, чтобы лесовика и ганну к смерти подтолкнуть, рассмеялся беззлобно:
— Что ж вы меня старого в предательстве обвиняете? Не выслушаете до конца колдуна, в котором Крестоносца не признали. Думаете, в капкан, негодяй, вас заманил? На детей невинных позарился?
— Иного от тебя не ждем.
Лесовик руку, заклинанием колдовским ошпаренную, к груди прижал. Быстро огляделся, ища путь к спасению. Да только тяжело найти то, чего не существует. Не лес родной, скалы черные вокруг. И врагов не один десяток.
— Давно меня в предательстве не обвиняли, — смахнул Самаэль с глаз слезу смешливую. — Детей горнякам отдаю не для того, чтобы предать. Для того, чтобы вы, глупые, к горным переходам непривычные, на камнях не поскользнулись, да корзины не выронили. А горняки в этом деле более сноровисты. Им по камням ходить, что тебе лесовик, по деревьям лазать. Не оступятся, не споткнутся.
Йохо хмыкнул озадаченно. На ганну притихшую посмотрел.
— А не врешь, колдун?
— Если бы врал, ты бы моего вранья не различил. Давно бы мертвым валялся, под деревом или под кустом. Назад оглянись.
За спиной у ганны и лесовика, близко совсем, непонятно откуда взявшиеся, стояли четыре горняка, за ручки корзины с младенцами держали. Улыбались дружелюбно, не насмехались.
— Ах ты…, — беззлобно выругался Йохо, нож остывший поднял, за пояс засунул. — А ведь был ты, колдун, на волосок от гибели. Я уж тебя постарался, исполосовал бы как следует. Да повезло видно. Вельда, ты что?
Ганна без сил опустилась на камни. В глазах слезы показались:
— Вы больше так не делайте. Уж лучше сразу убейте, чем так шутить.
Самаэль помог ганне подняться, по щеке сырой погладил.
— Прости дурака старого. Думал удивить вас, а вон как все вышло. Извини. Не обидит тебя больше никто. Если не веришь слову колдуна, поверь обещанию Крестоносца. Здесь, в горах, вы под моей защитой. И под защитой горняков, которые Ара-Лиму верны. А теперь пора нам… Идем мы в долину, что горняками
Режут острые камни кожаные подошвы. Ледяной ветер, слетевший с заснеженных вершин, рвет одежду. Пусто глазу. На десять шагов одна травинка тонкая, на сто — куст, к камням прижавшийся, на тысячу — дерево, из последних сил за твердь цепляющееся. Ни зверья, ни птицы. Ни хижины одинокой, ни речушки быстрой. Камни, только камни. И солнце, такое близкое, что пожелай, дотянешься рукой. Обожжешься только.
Горняки, как пауки, цепко по камням идут. Весело с валуна на валун перепрыгивают. Кто-то песню запел, сразу остальными подхваченную.
Йохо через два часа выдохся. Соленым потам облился, в глазах круги разноцветные. Непривычен лесовик по камням путь держать. Милее ему леса, далеко за спиной оставшиеся. Их и видел он, когда глаза закрывал. Несколько раз спотыкался, падал. Если бы не горняки, по бокам идущие, да вовремя поддерживающие, быть бы лесовику с разбитым лбом. Позор на все его племя лесовское.
В отличие от него ганна Вельда стрекозой по камням скакала. От горняков, что корзины несли, ни на шаг не отходила. Иногда и покрикивала, когда замечала, как горные братья слишком в веселье ударялись.
Самаэль позади всех шел. Через каждые сто шагов назад оборачивался. Хоть и знал колдун, что по горам посты оставлены, которые о любом незнакомце вмиг предупредят, тревожно на душе его было. Не о погоне Крестоносец волновался. Чувствовал колдун, что сгущаются тучи над Ара-Лимом. Жалел он, что оставляют они страну древнюю без присмотра, на растерзание волкам кэтеровским. И даже показалось единожды, будто услышал он, как возносятся над Ара-Лимом молитвы злом наполненные. Молитвы Избранных.
Глубокой ночью, когда уже и горняки стали с ноги сбиваться, стали на привал. Костров не разводили, ночь короткая, утро близкое. Залегли под защиту камней, кто как придется. Вельда с младенцами рядом устроилась, на первый их зов мгновенно откликаясь. Йохо неподалеку, под голову камень плоский положив, прилег так, чтобы ганну видеть. Пытался со сном и с усталостью бороться, да где там. Только глаз сомкнул, заснул крепко. Горняки тоже недолго ворочались. Захрапели так, что камни вековые задрожали.
Один Самаэль сна не изведал. Сидел, ноги скрестив, в сторону, где солнце восходит, лицо обратив. В темноту смотрел, пытаясь разглядеть в ночи будущее. Что чудилось колдуну, никому неведомо. Может в мерцание звезд видел он пепел Ара-Лима, по ветру развеянный. Может, знамена многочисленные, заслоняющие солнце покоренной страны. Кто знает…
Проснулся лесовик от росы холодной, что на камнях густым покрывалом легла. Поежился, стараясь сон вернуть, да окончательно проснулся. Послушал с закрытыми глазами как воет ветер, играя со скалами. И вдруг почувствовал знакомый запах. Сладкий запах травы.