Пепел кровавой войны

Маршалл Алекс

И Могучий Марото покорно зашагал дальше, старясь сохранить холодный разум в этом адском пейзаже, напоминающем кишечник огромного животного, где воняло как в переполненном инсектариуме затрапезной ужальни. Этот приторный маслянистый запах, от которого слезились глаза, определенно принадлежал насекомым, а быть может, их близким родственникам. Что неудивительно, если не забывать о паукоподобной твари, с помощью которой его связали, и похожих на хитиновые панцири доспехах.

Теперь он сумел рассмотреть усеянные шипами шлемы тотанцев и заподозрил, что они не просто похожи на жучиные панцири, а действительно принадлежали какому-то ранее неизвестному виду гигантских насекомых. Они казались составными, но пластины

были так плотно подогнаны друг к другу, что Марото не заметил цепей или ремней, соединяющих их, и даже прорезей для глаз в гладких остроконечных шлемах; при этом охранники двигались вдвое изящней, чем смог бы Марото, надев доспехи вдвое меньше весом. У них не было оружия — или, по крайней мере, его не было видно, — но, взглянув на острые когти перчаток, Марото решил не нервировать чужаков.

От облаченных в причудливый хитин воинов тоже воняло, как из норы уховерток. Прирученная паукоподобная тварь была размером с небольшую собаку, но на поводке оказался как раз Марото. Он допускал, что когда-нибудь увлечение жуками сведет его в могилу, но даже в самом диком опьянении их ядом не мог представить себе такой ужасный конец. Оказавшись в этом кошмарном кишечнике, он вдруг вспомнил слова Карлы Росси, старой подруги, сказанные в ту ночь, когда они перебрали мяса черной многоножки после спектакля, чье название, как и название города, в котором это случилось, он никогда и не пытался вспомнить.

«Ад не станет придумывать новые ужасы для таких, как мы, — сказала Карла, еле шевеля посиневшими губами и утирая слезы, что навернулись на глаза то ли от жалости к себе, то ли от плохо смытого грима, а может, от того и другого сразу. — Нет, если боги действительно жестоки, в чем мы с тобой ни хрена не сомневаемся, то ад — это всего лишь возвращение к тому, с чего все началось... Только теперь уже без возможности сбежать».

Марото решил тогда, что одуревшая от яда комедиантка говорит о своем поганом городишке на окраине империи, но, учитывая то, как повернулась его судьба, он задумался, не была ли Карла куда лучшей предсказательницей, чем актрисой. Как это ни назови — хоть иронией, хоть заслуженной карой, хоть чем-нибудь еще, — но есть что-то впечатляющее в том, как перебравшая Карла предсказала этот сногсшибательный трюк на полжизни вперед. И вот что обидно: стоило Марото наконец-то отказаться от жуков раз и навсегда, и он очутился здесь! Надо признать, он и прежде несколько раз думал, что завязал, но вскоре возвращался на знакомую муравьиную тропу; однако сейчас, глядя на этот кишащий насекомыми ад, Марото точно знал одно: если удастся убежать, он больше никогда не прикоснется к жукам, до самой смерти. Ни за что!

Неровный проход, что вел их в темноту, был темным, как запекшаяся кровь. Но когда босые ноги Марото ступали по покрытому пленкой полу, та вспыхивала в черноте и освещала стены шахты. Оглянувшись назад, он увидел мерцающие отпечатки своих ног на полу и более слабый след на потолке. Странно. Однако и это следует учесть — даже если каким-то образом удастся ускользнуть от обоих охранников и твари над головой, его легко отыщут по следам, куда бы он ни направился в лабиринте пещер. Чем дольше Марото смотрел на этот подземный ужас, чем больше поворотов делал постепенно сужающийся тоннель, тем яснее становилось, что отсюда можно выбраться лишь одним способом: если кто-то выведет тебя наружу.

— Э-э-э... хорошенькая у вас здесь берлога, — сказал Марото по-непорочновски, еще раз попытавшись привлечь внимание охранников. — Конечно, вы не говорили, что понимаете багряноимперский или любой другой язык, на котором я к вам обращался. Но ведь вы и не говорили, что не понимаете. Так почему бы вам просто не кивнуть или не подать другой знак? Наверное, вам запрещено разговаривать с пленными, но было бы приятно знать, что вы слышите

мои слова, правда же?

Если они и слышали, то не подали виду и не повернули голову в его сторону. Их упорное молчание, поначалу просто неприятное, постепенно становилось угрожающим. Но вероятно, кто-то здесь все-таки понимает человеческую речь, иначе зачем было оставлять в живых потенциального врага? Впрочем, на самом деле не хотелось задумываться над этим вопросом.

А потом появился настоящий свет в конце тоннеля, ярко-желтый и радующий, как солнце, которого Марото не видел неизвестно сколько часов, с тех пор как угодил в утробу Джекс-Тота. Но радость оказалась преждевременной. Они остановились на выступе, за которым открывался огромный грот шириной в добрую милю. Высоко над головой светился веерный свод, какому позавидовал бы любой собор цепистов на Звезде, если бы только ребра свода не были на самом деле ребрами. Огромный, уходящий вниз зал выглядел даже отвратительней, чем все остальное. Фосфоресцирующая река пересекала и без того влажный пейзаж из живой плоти, из неприлично подмигивающих ям вырывался пар, над водой в центре пещеры вздымался неуклюжий зиккурат. А за ним, на покрытом полипами берегу светящегося озера, разлеглась рыхлая, как тесто, груда белого мяса, подергивающаяся и пускающая вверх черные гейзеры. И при виде ее у Марото возникло желание опуститься на колени.

Не хватало воображения, чтобы представить, что за темная жидкость бьет в этих фонтанах и откуда она могла там взяться. Он даже и близко не догадывался, что это за несусветная хрень, но чувствовал, что уже подошел к ней ближе, чем хотел бы. Когда он коснулся коленями мерзкого губчатого пола, петля из паутины сдавила шею, но сразу ослабла, не задушив. Неужто поэтому люди становятся на колени, когда молятся? Не от благоговения перед высшей силой, а потому, что бывают существа настолько огромные и ужасные, что единственный твой шанс на спасение — сделаться как можно меньше и надеяться, что тебя не заметят?

Липкая веревка с силой потянула вверх, заставляя подняться на ослабевшие ноги, и он закрыл глаза, едва не плача. Еще никогда Марото не испытывал такого животного ужаса. Конечно, он, Марото, готовился к худшему, когда решил пожертвовать собой ради спасения Бань, но что вообще за хрень здесь творится? Это его могила — тут сомневаться не приходится. Разве может смертный противостоять такому кошмару, если даже не в силах смотреть на него дольше чем мгновение?

Один из охранников подтолкнул, и Марото Свежеватель Демонов, Бесстрашный Варвар, жалобно заскулил.

Что-то тяжелое опустилось на плечо, толстая, как кнут, конечность обвилась вокруг туловища. Марото коротко вскрикнул, и его голос неприятно громко отразился от стен грота. Он попытался сбросить с себя шипящую паукоподобную тварь, но даже если бы сумел упереться в нее обмотанными паутиной руками, ничего бы не вышло — она сжимала лапами его шею с такой же силой, с какой охранники держали за плечи, подсказывая ему, как плохо может закончиться этот день... после столь многообещающего начала.

По крайней мере, он спас от подобной участи капитана Бань с ее сладкими ручками. Уцепившись за этот жалкий клочок облегчения, он уже не сопротивлялся, когда тварь принялась удобней устраиваться на его спине. Бань спасена, а вместе с ней Донг Вон и Ники Хюн.

Марото глотнул тошнотворного воздуха и приказал успокоиться своему гребаному сердцу. Возможно, как раз в эту минуту Дигглби обдолбался в своей роскошной палатке, и, пожалуй, Бань была права, когда пыталась подбодрить Марото. И в конце концов, Пурна действительно выжила в битве у Языка Жаворонка. Может быть, Чхве, Дин и Хассан тоже выбрались без потерь из всех передряг. Все они сейчас живы и здоровы, по другую сторону океана от того ада, в который опускается их старый друг.