Пепел Нетесаного трона. На руинах империи
Шрифт:
Анник не отозвалась. Другая на ее месте взглянула бы самодовольно или с облегчением – снайперша вовсе не изменилась в лице. И не отвела взгляда с переулка под собой.
– Джак, – сказала Гвенна, – проверим еще Бани и уходим.
Она уже различала вдали здание, словно растолкавшее плечами окрестные крыши.
Пока верховные жрецы не додумались до безумной Арены, Пурпурные бани были самым большим строением Домбанга: огромное роскошное здание из красного дерева, тридцати шагов в высоту, более ста в длину, с десятками бассейнов – маленьких, на одного человека, и таких, в которые можно было запустить
Первым делом Гвенна разнесла бы все это хорошим взрывом, но в столице опасались, что масштабное и явное вмешательство империи оттолкнет колеблющихся – тех, кто до сих пор разрывается между верностью Аннуру и мятежниками. Поэтому со времени прибытия в Домбанг их крыло действовало скрытно: отравления, диверсии, убийства с крыш… так палец незаметно давит на чашу весов в надежде качнуть их в пользу Аннура. Анник и Талалу – снайперу и личу – такая работа была в самый раз. Гвенна, увы, не была ни снайпером, ни личем. Она начинала мастером-подрывником и до сих пор полагала, что единственный способ разобраться с Домбангом – это спалить весь Кентом драный город, сровняв его с водой.
Огонь решает все.
Захватившие Бани солдаты немало порушили. Снесли все постройки на сто шагов вокруг, порубили деревянные каркасы на дрова, а дрова скормили огромным чугунным жаровням, горевшим во всех концах огромного здания. Гвенна видала оборонительные позиции и похуже этой. Здесь даже ночью было светло, и часовых хватало. Правда, все часовые стояли внутри огненного кольца, притупляя и без того скудное ночное зрение. Глупо, но среди людей полно глупцов.
Джак провел птицу в облет Бань – раз, другой, третий. Гвенна разглядывала солдат. Захвати зеленые рубашки двоих кеттрал, все здесь были бы взбудоражены, взволнованы, перепуганы. Но нет, часовые сонно глядели прямо перед собой, отупев от скуки и не замечая за светом костров наворачивающего ленивые круги огромного коршуна-людоеда.
– Так и держи, Джак, – заговорила Гвенна. – Повисим еще немножко, убедимся, что наших друзей эти мерзавцы не притащат, а уж потом прямо на корабль.
Она понемногу расслабилась в сбруе. За десять с лишним лет полетов Гвенна научилась наслаждаться движением: мягким покачиванием, плавными взмахами крыльев. На домбангских улицах стоял липкий зной, а в сотне шагов выше теплый ветерок приятно перебирал волосы. На корабле она, конечно, получит выговор от Талала. «Я ценю заботу, – скажет он, – но ты слишком много тревожишься». А она ему ответит, что в другой раз, если потеряется, пусть выпутывается как знает. Они поехидничают немножко за кувшином пива, и делу конец. Снова увернулись от смерти, впереди еще одно утро, чтобы проснуться и продолжать бой.
– Ладно, – сказала она наконец. – Валим отсюда. Надо бы вздремнуть, прежде чем опять тащиться за этими придурками.
– Это точно, – согласился пилот.
Но он еще не договорил, когда теплый ветер вдруг обернулся
– Погоди-ка, – велела Гвенна и оглянулась на снайпершу. – Анник, ты…
Она осеклась. Анник вместо ответа шевельнула бровью.
Сдерживая колотящееся сердце, Гвенна вся обратилась во внимание. Это чувство было ей знакомо: готовность, смешанная с ужасом. С тех пор как выпила Халово яйцо, она сотню раз такое испытывала. Это был опыт тела – предчувствие, независимое от хитроумного рассудка.
– Держать позицию, – скомандовала Гвенна.
Она прикрыла глаза, распутывая паутину запахов и звуков, неосязаемые нити, составлявшие мир. Вонь отхожих мест со стоком прямиком в каналы, запах немытых тел; вот потянуло плесенью отсыревшего белья, а вот чистый запах свежераспиленного дерева – светлый аромат смолы. Она почти улавливала отдельные разговоры, бормотание сотен и тысяч голосов – двое мужчин спорят у очага, что-то недовольно бурчит женщина, командир одергивает часовых, а вот, на самом краю слуха, брань. Яростная, как шипение разъяренной кошки, убийственная брань.
– …Я тебе, Шаэлево отродье, хрен вместо сосиски зажарю и в зубы вобью, тупица драный…
Квора.
Гвенна вся напряглась и тут же расслабилась, как всегда перед боем.
– С востока, – угрюмо сказала она. – Восток-северо-восток. Захвачены.
Анник не усомнилась. Знала, что слух у Гвенны острее.
– Как будем действовать?
– Джак, – окликнула Гвенна, – заложи петлю на полмили. Так, чтобы зайти к ним за спину, и быстро. Анник, когда придет время, снимешь охрану Кворы и Талала.
– Они точно оба там?
Гвенна втянула воздух носом. Уверенности не было, но она обойдется и так.
– Ты, главное, убей всех, кого надо.
Она вытянула из кошеля на поясе длинную трубочку дымовухи.
– Перехватим их на открытой площадке перед Банями. Джак, берем наших на лету. Птицу не сажай. Дымовая завеса прикроет отход.
– Сбруи на них нет, – напомнил пилот. – Если связаны, не сумеют забраться на когти.
– И не надо. У меня две руки, по одной на каждого.
– Тяжелые, – деловито заметила Анник. – Талал особенно.
Гвенна кивнула, повращала плечами, постаравшись не замечать хруста суставов – обычное дело.
Талал, в отличие от многих киринских личей, в бою полагался не только на свои загадочные силы. Он был на полголовы выше Гвенны, с крепкими плечами и грудью, с мощными ногами. Два года назад, когда они работали в Кровавых Городах, он у нее на глазах ухватился за передок телеги – с верхом нагруженной кирпичами – и проволок ее на пятьдесят шагов, чтобы перегородить въезд на мост. Он весь сплошные мускулы да шрамы. Поднять его – что мешок с мокрым песком, а в другой руке еще будет болтаться Квора…
Гвенна попрочнее утвердилась на когте.
– Нам бы только их вытащить. Четверть мили продержусь, а там Джак посадит птицу на крышу.
– Я могла бы взять Квору, – предложила Анник.
– Мне нужнее твой лук, – покачала головой Гвенна.
Задумка, если сравнивать с другими ее планами, была не из худших. С другой стороны, ее умная голова, случалось, выдавала и полное дерьмо. В этот раз, по крайней мере, на их стороне высота, внезапность, темнота, взрывчатка и здоровенная птица.