Пепел острога

Самаров Сергей Васильевич

– Все! Идем только под парусом… Весла на местах, но – не трогать… – дал Фраварад последнюю команду и после этого отвернулся от гребцов, чтобы смотреть вперед.

Он не сомневался, что команда будет выполнена сразу, что и произошло. Но утруждать гребцов работой и надобности не было, более того, это было даже рискованно. Ветер дул тугой и ровный и разгонял драккар так здорово, что кормчий Титмар едва-едва успевал своим тяжелым веслом выравнивать ход и направлять лодку туда, куда ей следовало плыть. Если бы еще и весла добавляли скорость, то Титмар мог бы в какой-то момент не успеть вписаться в поворот реки, а это было опасно.

– Скажи мне, дядя, чего ты опасаешься? К чему боевые приготовления? – тихо, чтобы гребцы не слышали, спросил юный конунг, с удовольствием в который уже раз сжимая украшенную драгоценностями рукоятку своего меча. И удовольствие Ансгар получал не от прикосновения к драгоценностям, а только от ощущения

силы, которое приходило к нему из рукоятки, что являлась естественным окончанием оружия. Следовательно, и силу он воспринимал только из самого харлужного клинка, словно сам приобретал его прочность и остроту.

Каждое оружие, обыкновенно, имеет собственную силу, отличную от силы другого оружия, и свой характер, отличный от другого характера. И это очень важно, потому что иной меч может и не признать хозяина, не сойтись характерами, не делиться с ним силой, и тогда быть беде – это всякий воин знает. И знает, что любое оружие должно привыкнуть к новому хозяину, чтобы стать послушным и верным. По большому счету, стать продолжением руки, как рука является продолжением человеческой мысли и характера. И потому правая рука сама собой тянулась и тянулась вбок, чтобы попробовать силу оружия на ощущения и ближе с ней познакомиться, а левая вообще с крыжа [53] не снималась.

53

Крыж – вершина рукоятки меча. Если меч был украшен драгоценными камнями, то камни обязательно располагались на крыже и на боковых плоскостях перекрестья, которое славяне иногда называли «огниво». Мечи, сделанные славянами, обычно имели на рукояти растительный орнамент, скандинавский орнамент часто включал в себя изображения животных. Для иноплеменников славянские кузнецы выполняли животный орнамент. Так, скандинавский орнамент часто включал в себя изображение драконов, змей и птиц.

Ярл Фраварад долго молчал, обдумывая ответ и глядя по-прежнему вперед. Потом, наконец, сказал тихо, чтобы только один племянник слышал:

– Любого воина, когда он находится в опасном положении, одна-единственная случайность уже должна насторожить. Или какое-то несоответствие… А когда их много набирается, готовым следует быть ко всему. Подготовленного человека невозможно застать врасплох.

– Ты о шведах?

– Да. И только ли одни шведы на драккаре? Мне еще вечером показалось, что я слышал норвежскую речь… За бортом кто-то переговаривался, но нос не высовывал… Дом Синего Ворона почти наполовину норвежский. И у многих наших ярлов с ними глубокое кровное родство. Мне показалось, я узнал человека из Дома Синего Ворона, но я этого ярла раньше только мельком видел и с полной уверенностью сказать не могу.

– Я не видел их символики… – заметил юный конунг. – Они на все свои драккары выставляют символику. Синий Ворон в снежном поле… И потому ихнего Ворона знают повсюду, и в Швеции, и в Норвегии, и в Дании.

– Когда на разбой идут, символику не вывешивают. Разве что в дальних странах, чтобы славу грозных захватчиков приобрести. Сейчас разбой против своих задуман, и любой вор обязан с мнением своего народа считаться. Но это, Ансгар, хотя и заставляет задуматься, далеко не все, что смущает меня. Есть другие несоответствия, которые тоже накопились и заставляют голову поломать. Каждое такое несоответствие само по себе угрозу не несет, но вместе они выглядят странными. Много ли, скажи, соли обычно берут купцы? Ну, воз возьмут, ну, два… И ради этого боевому драккару стоять два дня у причала, когда до дома еще плыть и плыть? Вся погрузка два часа займет… Я не буду лбом в стену упираться и твердить свое. Может быть, были у них и другие дела, я не знаю. Может быть, я излишне осторожен. Но я должен быть осторожен, когда под моей ответственностью юный конунг со своим символом власти. Если меч привезет кто-то другой, другого и признают конунгом.

– Но он погибнет от этого же меча… – заметил Ансгар, показывая свое сомнение.

– Не слишком на заговор кузнеца полагайся… Заговор не будет делать политическую погоду. Он прямолинеен, как клинок, а политика – это всегда извивающаяся змея. Предположим, кто-то погибнет… И что с того? Один погибнет, придет на его место другой. Здесь есть большая хитрость для крючкотворов и воров, – ярл при объяснении нахмурился. – Предположим, человек похитил меч тогда, когда нет еще официально объявленного народным собранием конунга и сам стал конунгом. Человек этот из другого Дома. Пусть он погибнет, но следующим владельцем меча, уже законным, станет человек из его же Дома. Скажем, меч привезет Торольф Одноглазый. Он погибнет, но его место уже законно займет его сын Снорри Великан. И все бонды [54] посчитают

это справедливым. И лагман [55] не воспротивится, потому что меч во второй раз будет получен по наследству. И тогда меч уже не будет убивать своего хозяина. Во втором колене закон уже не будет нарушен. И заговор уже не будет никого убивать. Слово кузнеца останется выполненным. Понимаешь, в этом случае все твои родственники и твои будущие наследники потеряют право на власть. И это будет казаться законным всем, хотя первоначально это будет обманом.

54

Бонды – основное население Скандинавии, свободные люди.

55

Лагман – хранитель закона, наиболее уважаемый старейшина у норвежцев, руководил народным собранием, составленным из представителей сотен, как назывались в Норвегии административные единицы.

Ансгар в сомнении головой покачал. Для его более скандинавского ума, чем ум дяди, наполовину грека, такие хитросплетения политики казались слишком уж замысловатыми, чтобы быть похожими на правду. И потому он находил возражения.

– Но, дядя, неужели найдется первый, кто захочет погибнуть, чтобы принести своему Дому титул? Нужно слишком сильно любить свою родню, чтобы ради них жизнью жертвовать. Я не знаю у нас таких претендентов на власть. Тот же Торольф Одноглазый, ближайший родственник Дома Синего Ворона, готов за право власти всю свою родню перерезать. И в первую очередь родного сына Снорри Великана, который сам бы хотел конунгом стать и своему родителю если не голову снести, то хотя бы последний глаз выбить. Они и без того время от времени друг с другом воюют. А тут уж есть, за что воевать…

Фраварад с легким раздражением головой мотнул, растрепав по ветру длинные волосы, выбившиеся из-под пока не пристегнутой передней бармицы [56] .

– Сам подумай… А многие ли знают о слове кузнеца Даляты? Далята сам вчера рассказывал, как за мечом прибыл человек, хотел забрать и испугался, когда узнал о заклятии. Только тогда испугался… Для себя хотел взять! А если бы для другого, то пугаться не стал бы… Так вот привезут меч, не вынимая из ножен, и вручат кому-то, кого хотят принести в жертву. Вот и все…

56

Бармица – кольчужная сетка, крепится к шлему; задняя закрывает шею, передняя обычно только горло, иногда все лицо.

– Да, – согласился наконец-то юноша, вспомнив некоторых из своих противников. – Такой хитрый обман будет характерным для наших ярлов. Нам следует, наверное, быть осторожными. Ты, дядя, как всегда, прав.

– Вот именно! – подтвердил сказанное ярл Фраварад. – Не зря ведь вчера малыш Хлюп веслом махал. Есть у кого-то желание до меча добраться, несмотря на заклятие. И не у одного-единственного человека. Каждое из происшедших событий само по себе уже должно нас насторожить. А когда я складываю все вместе: визит незнакомца к кузнецу в надежде выманить меч обманом; большой боевой драккар на торговом пути и груз вареной соли для боевого драккара, который загружают целых два дня вместо двух часов; ныряльщик, желающий забраться на нашу лодку, все это просто обязывает нас руку на мече держать… А тут еще шведы никуда вроде бы не торопились и сорвались в ночь… Здесь тоже все ясно…

– А что шведы? – не понял Ансгар, еще не научившийся анализировать происходящие события и не умеющий отличить безопасные от несущих угрозу.

– Ты не понял?

– Нет…

Фраварад повернулся к парусу, который начал хлопать на ветру и прогибаться с одного бока.

– Хокан, чуть-чуть подтяни второй левый фал. Разворачивай парус, разворачивай круче… Какой ты неуклюжий… Ветер лови…

Отдав команду, ярл опять обратился к племяннику:

– Пока не было ветра, шведы стояли и никуда не собирались. Если бы случись им нас догонять без ветра, они догнали бы нас легко. Тридцать весел всегда догонят двадцать весел. Но тут ветер пришел. Если бы они отправились за нами в погоню по ветру, они догнать нас уже не смогли бы, потому что наша лодка намного легче, а наш парус не намного меньше. И здесь уже не весла бы все решали, а ветер. Мы ушли бы от них легко. А теперь они где-то впереди и имеют возможность нас дождаться. Возвращаться в случае такой встречи у нас возможности нет. Против ветра на двадцати веслах мы не уйдем даже до следующего поворота. Вот потому мне все это и не нравится. Может, все и не так, может, они просто весть какую-то получили, по своим делам заторопились и просто пожелали ветром воспользоваться. Хвала Одину, если я в своих подозрениях ошибаюсь…