Пепел острога
Шрифт:
– Да, на два дня. Так мы будем иметь запас времени, чтобы подготовиться к выборам. Они будут, судя по всему, нелегкими даже для меня.
– А что другие? Те, кто на берегу? Для них время…
– Для них время идет своим чередом.
– А команда? Моя команда?
– Что – команда?
– Они тоже ничего не ощутили?
– Они не могли не ощутить. Прорыв в два дня был заметным для любого. Это трудно было сделать, и отняло у меня много сил. И они ощутили это точно так же, как ты.
– Тогда почему никто, даже кормчий, не задал мне вопроса?
– Ты не понял? Они боятся… И меня боятся, а теперь и тебя боятся, потому что ты со мной. Для них это слишком большое чудо и утверждение моего могущества… Я постарался сделать так, чтобы они заметили, но молчали. Но молчат они только при мне. И у тебя только за спиной, я сам слышал, шепчутся. Потом, когда высадимся на землю, когда нас рядом не окажется, они будут рассказывать другим, и других тоже охватит страх. Все бонды
– Хорошенькое дельце… – одновременно и с восторгом, и с осуждением сказал ярл, и непонятно было, чего в его словах больше.
– Ничего особенно хорошего… – спокойно сказал колдун и тут же охладил восторг ярла. – Есть и неприятная сторона вопроса… Может быть, она в состоянии оказаться когда-то чрезвычайно неприятной, а может, наоборот. Но предугадать этого не дано никому. Ты обязательно должен помнить, что время не исчезает просто так и не появляется без причины. Время – это постоянная величина земного мира, одно из составляющих вещей нашего существования в земной жизни. Время не имеет значения только для жизни на небесах. Но мы без него жить не можем. И сейчас два вылетевших дня где-то в пространстве попросту плутают, не понимая ситуацию. Потом они сами разберутся и начнут поиски, чтобы вернуться в свой порядок. Каждого из нас будут искать по отдельности и всех вместе. И когда-то эти два дня, временно, запомни, временно вылетевшие, вернутся к тебе и ко мне, и к каждому на наших трех драккарах. Но нам не дано знать, когда кого это коснется и как скажется на нашей судьбе. Это может оказаться и спасением, и гибелью. Помни, что ты задолжал провидению два дня. Более того, это может случиться даже после смерти, и тогда ты на два дня вернешься на землю от костров Вальгаллы. И как ты поведешь себя, что будешь творить, даже Одину неизвестно…
– Вот уж спасибо за такой подарок. А если эти два дня вернутся ко мне во время выборов? Если я тогда отстану? Я все потеряю?
– Маловероятно, что все произойдет так скоро. Обычно срок бывает более долгим. Но случается всякое. Здесь мы рискуем, как во всякой битве. Но нам нужно быстрее оказаться на месте, и мы идет на риск. Если мы не пойдем на риск, мы, скорее всего, опаздываем с подготовкой, и тогда нам уже и рисковать смысла нет. А так мы приобретаем шанс успеть, даже если в пути произойдет временная задержка. Но, естественно, задержка короткая.
Ярл Торольф Одноглазый только вздохнул.
– Еще скажи… Если ты все же выбьешь из женщины седьмую скрижаль… Как далеко будет простираться твое могущество?
– Бесконечно…
– Даже на всю Скандинавию?
– Для меня тогда не будет существовать стран и границ. Я смогу по всему миру перемещаться и быть везде одновременно.
– И никто не будет в состоянии с тобой справиться?
Гунналуг несколько секунд помедлил с ответом, потом неохотно сказал:
– Есть такое старое предание, что родится когда-то человек, который сможет править миром только своей мыслью, как правили когда-то своей страной властители Туле. Этому человеку не нужно будет колдовство. Ему чужды будут заклинания… Он будет воплощать все, о чем ни подумает, в жизнь. И все колдуны вынуждены будут служить ему, иначе он их просто уничтожит. Но это только предание, не более. Кроме того, есть мудрецы на Тибете, которые изучили все книги. Я слышал, таких трое. И еще, говорят, жив Великий Мерлин. Очень стар, но еще жив. С ним я даже тягаться не буду. Остальные колдуны будут мне подвластны.
Торольф, неожиданно для самого себя, наклонил голову в поклоне, хотя говорил многократно, что воин не должен кланяться.
– Я не буду тебе мешать. Погода, кажется, начинает портиться, и мне следует к ней присмотреться. Кормчий без меня не справится.
– Хорошо, присматривайся, только не закрывай полог. Ко мне гостья, чувствую, скоро прилетит… Нить в воздухе появилась… Не пугайте чаек… Моя гостья в этот раз будет в образе чайки…
Ярл, растерянно оглянувшись на множество чаек, как всегда, кружащих с криками над драккарами, отошел, оставив полог открытым. Предупреждать он никого не стал, потому что хорошо знал – моряки чаек никогда не пугают. Испугать чайку, а тем более, убить ее в море – скверная примета, а моряки приметам верят свято.
Погода портиться начала еще раньше, и Торольфу не было необходимости к ней присматриваться. Легкие штормовые ветра для этих морей были явлением естественным и привычным, никого никогда не пугали, и моряки умели с ними бороться. Просто ярл сам был достаточно поражен новым утверждением могущества Гунналуга и вообще подавлен разговорами о колдовстве и могуществе. Хотя Торольф знал уже о провале времени в два дня, но, когда это все было вслух повторено самим колдуном и в дополнение прозвучала весть о возврате двух дней неизвестно когда, это прозвучало не просто убедительно, но давяще на психику даже такого закаленного воина, как Одноглазый. Ярл в необузданной гордыне своей не хотел показать собственного
Гунналуг поможет и в этом, потому что сам этого Снорри недолюбливает и считает, как и отец, глупым и недалеким самовлюбленным человеком. Опять Гунналуг… Лучше бы, конечно, поменьше на него полагаться. Но, как думал Торольф, и колдуны не в состоянии предусмотреть, откуда и куда летит выпущенная из кустов стрела. А такие стрелы иногда, случается, из кустов вылетают. Конунгу будет не трудно найти опытных лучников для выполнения такой простой задачи. Человек без кольчуги от стрелы ничем не защищен. А неожиданность такого нападения не позволит ему и колдовские способности применить. Так вот и теряется могущество самых могущественных. Даже Кьотви, такой могущественный конунг, да еще всегда доспехами прикрытый, перед стрелой не устоял. Не устоит и колдун, если пожелает почувствовать себя хозяином нового конунга. Хотя так избавляться от врагов, несмотря на многие темные стороны своей биографии, Одноглазый не привык, и сам несколько тяготился подобными мыслями. Обычно он предпочитал действовать не чужими стрелами, а своим мечом. Но его меч против колдовства бессилен. И потому союз с колдуном был ярлу в тягость.
Но, с другой стороны, без Гунналуга было бы гораздо сложнее во всем, начиная с выяснения семейных отношений и кончая борьбой за титул правителя. Тем не менее и без Гунналуга обойтись было бы возможно, если собрать все силы, что есть в наличии, если не пожалеть денег и потратиться, чтобы нанять дополнительное войско из незнающих законов человеческих и всех прочих прибрежных жителей восходной и полуночной сторон. С такой силой можно было бы и на мнение бондов внимания не обращать, и попросту уничтожить всех претендентов на титул. Но… Но в этом случае претенденты могут собраться вместе, и даже под предводительством того же мальчишки Ансгара, сына Кьотви, если он вернется с мечом, уничтожить и самого Торольфа, и Снорри Великана. Да и неизвестно еще, чью сторону в этом вопросе занял бы Снорри… Конечно, одним своим присутствием на выборах, если не будет никуда высовываться, Снорри со своим войском оказал бы Торольфу большую поддержку. Люди всегда считают, что сын должен вставать на сторону отца. Но они не знают, видимо, что и такие сыновья бывают, как Снорри, которые все, начиная с жизни, готовы у отца отобрать.
Коротко поговорив с кормчим о погоде, Торольф отошел. Но, даже оказавшись на привычном для ярла месте – на носу драккара, над собственным носовым закутком, точно таким же, как кормовой закуток колдуна, он искоса продолжал наблюдать за кормой, чтобы найти еще одно подтверждение могущества Гунналуга или же, как ярл тоже в душе подозревал, его умения обманывать. И подтверждение не пришло, а прилетело. Большая серая чайка с темно-синими крыльями сначала села на мачту, осмотрелась, потом плавно, подруливая против ветра едва заметными движениями оперения, сделала полукруг над драккаром и с криком спикировала под полог к колдуну. Полог сразу опустился, а из-за него раздался интенсивный и продолжительный, на фразы похожий птичий гомон. Минуты не прошло, и Гунналуг полог открыл, как подумалось Одноглазому, выпуская птицу на волю. Но птица не вылетела, только сам колдун высунулся и пальцем поманил ярла, как манят на улице мальчишку-попрошайку. И, несмотря на всю унизительность этого жеста, осознавая эту унизительность и страдая от этого осознания, Торольф пошел под корму, как только что летела туда чайка. Пошел со страхом и, как сам понял, с ненавистью к зовущему из-за этого самого страха. Но чайки за пологом не оказалось, и вообще можно было бы предположить, что прилет птицы померещился, если бы не несколько птичьих перьев, упавших на медвежью шкуру.