Пепел победы
Шрифт:
– Будь у меня конкретный повод, я бы уже все рассказала, – медленно проговорила Елизавета. – Просто… что-то не так. Мы с Ариэлем обсуждали этот вопрос, пока Бенджамин переодевался, и он тоже не может определить, в чем дело. Конечно, мы еще только осваиваем язык жестов, но, по моему разумению, проблема в другом. Ариэль считает, – она нежно провела ладонью по пушистой спинке, – у Мюллера что-то странное на уме. Он нервничает, злится, чем-то напуган, и до меня ему в действительности нет никакого дела. То, что его злит, со мной не связано или, скорее, не связано напрямую. Я имею к этому отношение как некий дополнительный фактор, способствующий его страху.
Она пожала плечами.
– Как
Она взглянула на Хонор. Теперь уже леди Харрингтон пожала плечами.
– У нас с Нимицем дела обстоят примерно так же, – сказала она.
И нахмурилась. Раньше она не обратила на это внимания, но сейчас вспомнила, что на протяжении церемонии Мюллер старался держаться от нее и Нимица подальше. Это заставляло задуматься, насколько хорошо осведомлен он о котах вообще… и о ее связи с Нимицем в частности.
– Мне кажется, – продолжила она, – что в нашем случае взаимное восприятие чуточку отчетливее и более специфично, но принцип тот же. Ощутить за эмоцией конкретную мысль можно лишь в том случае, если связь между ними чрезвычайно сильна.
Бенджамин хмыкнул, откинулся в кресле, задумчиво потер верхнюю губу и пожал плечами.
– Вообще-то я могу предложить немало причин, по которым Мюллер испытывал беспокойство в вашем присутствии, Елизавета, или в вашем, Хонор. Правда, не совсем понимаю, при чем тут страх. Может быть, вы поставили под угрозу его финансовые планы? Ваш визит резко изменил инвестиционную ситуацию.
– Не знаю, – вздохнула Елизавета. – Возможно, и так, но Ариэль утверждает, что Мюллер чувствовал именно страх, а не досаду или раздражение.
– Прошу прощения, ваше величество, – почтительно вставил майор Райс, – возможно, после того как он так обделался…
Он вдруг замолчал – так внезапно, словно проглотил язык. Обвел растерянным и извиняющимся взглядом Елизавету, Хонор и полковника Шемай – и покраснел, как свекла.
– Разрешите пояснить, – пробормотал он, – дело в том, что мы, – Райс указал рукой на мундир, поясняя, кого имеет в виду, – по ряду причин ведем за ним наблюдение…
Майор покосился на Бенджамина, тот кивнул, и Райс продолжил.
– Я собирался проинформировать полковника Шемай, но раз уж речь как-то сама собой зашла о Мюллере, то раскрою карты прямо сейчас. Его деятельность внушает нам определенные подозрения, в связи с чем ведется негласное расследование.
Глаза Хонор расширились. В отличие от мантикорцев она понимала, что расследование против одного из Ключей – дело нешуточное и может вызвать серьезные политические последствия. Единственным основанием для начала тайного расследования могло стать подозрение в измене, и если Бенджамин дал делу ход, значит, у него имелась веская причина для подозрений. Эхо объясняло вспышки ненависти, которые исходили от Протектора при упоминании о Мюллере.
– Одно из направлений расследования – это происхождение огромных денег, которые он тратит на избирательную кампанию. Мы можем доказать, что он занимается нелегальным финансированием оппозиционных кандидатов. Это серьезное нарушение закона, но до конституционного обвинения в государственной измене никак не дотягивает. Меч может покарать землевладельца за измену, если тому не воспрепятствуют две трети Конклава. Но должностные злоупотребления или финансовые махинации – а это все, что мы можем доказать, – совсем другое дело. До предъявления официального обвинения
Елизавета взглянула на Ариэля, и кот, выпрямившись, сделал несколько кратких, энергичных жестов.
– Он напуган, как загнанный древесный прыгун, – перевела королева.
– Бедняга, – пробормотал Райс с блаженной улыбкой.
– Должен, однако, сказать, ваша светлость, – вставил Кромарти, поглаживая пальцами необработанный кусочек никеля, вправленный в изящную филигранную золотую оправу, – что этот ваш обычай «камней памяти» воистину прекрасен. Жаль, что у нас дома нет ничего подобного: видимо, наша цивилизация слишком материалистична. Кем бы ни был землевладелец Мюллер, я благодарен ему за то, что он познакомил меня с этим ритуалом.
– Наверное, и для Мюллера что-то свято, – согласился Бенджамин. – И вы правы: этот наш обычай исполнен глубочайшего значения, и каково бы ни было мое мнение о Мюллере, я должен быть благодарен ему за это напоминание. Пожалуй, мне надо и самому отправить к звездам «камень памяти». Сейчас самый подходящий момент вспомнить тех, кто отдал жизни в этой войне.
– Совершенно верно, – подтвердила Елизавета, коснувшись «камня памяти», прикрепленного к поясу. – Совершенно верно!
Глава 43
– М-мя-а-ав! – подал голос Нимиц.
Хонор, оторвавшись от дисплея, взглянула на кота, свернувшегося на изготовленном специально для него и смонтированном рядом с креслом Хонор в рубке «Джейми Кэндлесса» противоперегрузочном ложе. Шестилапый демонстративно прижал уши, выражая недовольство зазвучавшей в кабине любимой песенке бортинженера.
Не пускай, мамаша, в астронавты сына,В астронавтах сына ждет удел печальный.Жизнь его составят только две картины:Пиво в дымных барах, да вакуум хрустальный.Вслушавшись, Хонор направила древесному коту импульс согласия.
Уэйн Александер освоился на Грейсоне прекрасно, гораздо лучше, чем могла надеяться Харрингтон. Похоже, его привлекли догматы Церкви Освобожденного Человечества, и Хонор полагала, что в скором времени он вполне может принять грейсонскую религию. Конечно, и здесь не обходилось без шероховатостей. Упрямство и интеллектуальная честность, которые и загнали Уэйна на Аид, как и прежде подбивали его к частым, энергичным спорам. На Грейсоне это одобрялось, ибо выяснение истины в споре вполне соответствовало доктрине Испытания, но Уэйн доводил новых знакомых до бешенства, оспаривая любой вопрос с обеих сторон, причем в одной и той же дискуссии – только ради того, чтобы повеселиться.