Пепел Предтеч
Шрифт:
— Послушай... — я начал пытаться подобрать слова. Впервые слово «псих» прозвучало не как прозвище, а как есть. — Внутри меня присутствует... нечто.
— Чего!?
— Пожалуйста, выслушай меня! Ты уже видела... его. Пойми, это — не я! Почему, ты думаешь, у меня с первой попытки получилось вызвать ветер и молнию, а потом я целые сутки бился без всякого толку? Помнишь!? Помнишь, что случилось с тем первым жуком!? Ты думаешь, я могу сделать свою кожу железной, а потом одним пинком пробить этим тварям хитин? Нет! Это — не я!
— Но ты же сейчас легко убил сразу троих, — девушка оглянулась на меня, и я отметил неуверенность,
— Я тоже учусь. Это сейчас сделал я, а не он, — вздохнул я. — Послушай, я могу тебя защитить! Я сейчас в этом уверен. Я понял, как это делается. Но одна ты погибнешь, а я ничего не знаю про всё вокруг. Я не знаю дорогу домой. Пойми, мы нужны нам.
— Нужны!? — вскричала девушка, начав потрясать руками. — Как я должна теперь доверять тебе, Псих — как!? Каким образом?! Что, если тебе снова взбредет в голову... как я должна угадать, кто из вас — кто!? Да я уснуть не смогу!
— Он сказал, что вмешается только в одном случае — если мне станет грозить смерть, — произнес я, и когда я закончил, Белка застыла соляным столбом. Она решалась, пытаясь побороть страх.
Шли секунды, минуты, и холодный пот напряжения тёк по моему лицу.
Наконец, Белка неуверенно посмотрела на меня, а затем перевела взгляд на зажатый в руке пистолет. Дрожащими руками, она заткнула его за пояс, и затравленно подняла на меня взор, словно ожидая, что сейчас я сразу же на неё брошусь.
Я стал приближаться к ней, потихоньку, вполшага, опасаясь её спугнуть. Точно к маленькому, испуганному лесному зверьку — бурундучку на опушке.
— Все хорошо, — я прошептал, осторожно заглядывая ей в глаза. — Не бойся, Белка. Я никогда не причиню тебе вред.
Я встал напротив неё на расстоянии вытянутой руки, и стал ждать.
Она нерешительно стиснула свои ладони, и наконец, в чуть потупленных очах затеплился несмелый свет, затапливая собой страх. Она шмыгнула носом, и дрожащими руками провела по лицу. В бирюзовых озёрах глаз не было влаги, но я заметил под её покрасневшими, припухшими веками, засохшую дорогу слёз. Все ещё не зная, куда девать руки, Белка подскочила и завозилась с моим мешком, собирая разбросанные припасы обратно.
То и дело, она испуганно оборачивалась на меня, как будто она опасалась, что я сию секунду на неё кинусь. На это мне оставалось лишь скрипнуть зубами и надеяться, что Шут меня не обманет, хоть на сей раз.
Он обещал. Он обещал.
— Обещать — не значит жениться. Или это у тебя — вопрос? — лениво парировал Шут. — В таком случае, мне нечего сказать тебе, парень. Твой баланс на нуле. Хочешь его пополнить — спроси меня как.
— Да пошел ты. Я от тебя, тварь ты такая, однажды избавлюсь. Ты меня понял?!
— А зубы растут! Молочные пока, правда, но растут, — в голосе призрачного собеседника сквозил лишь смех, от которого звенело в ушах.
Глава 5. Пристёгнутый ремень
— Знаешь, Белка, а в тех
Я все чаще пользовался пси-зрением, а поле моего взора позволяло избегать схваток с кем-либо на нашем пути. Остались позади пещеры и пропасти, где порода приобрела странный небесный оттенок, а над головой висели светлячки сталактитов, излучая во все стороны свет. Мы вышли на открытое место — насколько может считаться открытым место, где далекий потолок погружен в непроглядную тьму, и недоступен малейшему взору.
Глядя на него, я все чаще ловил себя на мыслях о том, что это не мир вокруг нас такой большой, а это мы — маленькие, крошечные создания, для которых громадной кажется любая пещера. Вот только эта была не пещера, а нечто рукотворное, хотя и не человеческими ладонями был создан под нами этот серебряный, гладкий пол.
Когда я шел по нему, то его серебряная поверхность в моем воображении представлялась озером — безбрежным и незыблемым, как в безветренную осеннюю ночь. Я видел в нем свое отражение, как в зеркале — в ответ на меня смотрели, всякий раз, недоуменные мои голубые глаза, — которые принадлежали не мне. Я видел небрежные, нечесаные каштановые волосы на бледной коже, которая не ведала солнца, и гладкое молодое, мужское лицо. Я помолодел на десять лет. И был больше — не я.
Но вот что скрывалось в зазеркалье — на обратной стороне серебряного зеркала — оставалось тайной за семью печатями. Белка однажды сказала, что этот пол не пробить. Но что это тогда такое? Граница мира, в котором мы съежились, люди?
Что случилось с нами? Почему мы живем теперь здесь? И, самое главное — победили ли Червя, который пришел съесть Землю, или точнее, извлечь жизнь из всех нас, людей? На мой вопрос не мог пока ответить никто, но мой призрачный собеседник предложил верить своим глазам.
— Мы победили, если мы живы, Антон, — сказал он.
Белка, между тем, встрепенулась от моего восклицания, и оглянулась на меня. Наши взгляды столкнулись... и я впервые не встретил в них настороженность.
Я до сих пор не понимал, что убедило её теперь верить мне — то ли те две ночи, что прошли безо всяких угроз для неё, хотя вряд ли она легко смежила веки — то ли те два дня, когда поводырём был уже я. Своим пси-зрением, я зрел тварей — и множество их, среди извилистых коридоров и каменных стен. И я сумел провести нас в безопасность, ни разу не столкнувшись больше нос к носу ни с кем. Но даже для этого ей было нужно довериться мне — как она, собственно, и поступила. И, как теперь она понимала, не прогадала.
Два дня... странно даже так говорить, ведь я не знал, как измерить здесь время суток — без солнечного света над головой. Но для удобства я считал, что их было двое. Важно, что за это время девушка чуть пообвыкла и привыкла, что я не пытаюсь больше на неё кидаться. И то хлеб.
— Да — там Пыль, — сообщила мне Белка, и приостановилась для передышки. Почесала свои пушистые ресницы пальцем в перчатках, от души размазывая по белому лицу пыль, и продолжила говорить. — Обычными инструментами хрусталь не взять, но — тем не менее, это возможно. Только это запрещено воспитателями — они говорят, что Пыль в хрустале питает биомы. Если все хрусталики разломать и Пыль извлечь, то все внутри них погибнет.