Пепел Предтеч
Шрифт:
На миг, мне стало его даже жаль. Стремление Глухача украсить свой дом читалось на стенах, и отражалось в обстановке вокруг, и в нём не было ничего необычного, кроме одного: он не понимал — как. Это в моей памяти непринуждённо покоились пейзажи природы, примеры чужого творчества и чувство вкуса. Сам того не замечая, я стоял на плечах гигантов, в то время как хозяину этой комнаты пришлось изобретать заново наскальную живопись.
Отсюда и рос мой внутренний дискомфорт и диссонанс — от столкновения с детским по своей сути творчеством, совершаемым со звериной серьёзностью на лице.
Единственное, что
Но вряд ли Артём горел желанием оставаться с нами наедине надолго — он грубо и бесцеремонно потянул меня за руки, вытягивая на самую середину кровати, потом фыркнул в сторону сестры, и пошёл прочь. Мы остались с Белкой вдвоём.
Неслышно для меня, Аня скользнула по кровати, взобралась на неё с ногами и склонилась над моей головой. По непринужденной улыбке, скользнувшей на её лице, я вдруг подумал, что ей нравится находиться здесь — в этой комнате. Возможно, дело было в том, что убогие украшения в комнате не вызывали у неё дискомфорта. Возможно, дело было в том, что мягким был ковёр и кровать — а на кровати был я — вместе с ней.
Длинные рубиновые пряди упали мне нечаянно на лицо, прежде чем девушка заправила их в причёску. Я перевёл на неё взгляд, и она посерьёзнела, почуяв начало важного разговора. В конце концов, если я хотел найти Пыль, спрашивать следовало именно её. Белке уже удалось однажды её найти.
— Аня... ты знаешь, что со мной происходят иногда странные вещи, — я начал издалека.
— Ещё бы не знать, — вздохнула девушка. — Хотя то, что сейчас случилось — это что-то иное, да? Может быть, это просто слабость? Эта огромная молния явно сказалась на тебе плохо.
— Нет, это не просто слабость, которая пройдёт со временем. Это — пробуждается во мне чья-то память. Послушай, — я приподнялся в кровати, когда Белка недоверчиво взглянула в мои глаза. — Случается, что я становлюсь одержим другой личностью. Ты уже видела, как это происходит. Ты его... видела. Но теперь я вижу и образы давно минувших дней. Я считаю, что вижу воспоминания моих предков.
— Это... наверное звучит не так плохо, как сидящий в голове маньяк! — зелёно-голубые глаза Белки округлились в удивлении. Помолчав, она призналась. — Я ни разу ничего подобного не слышала. Хотя... бывают случаи, когда пси-способности у людей проявляют аномальные свойства. Как правило, обычные приёмы им тогда даются с ощутимым трудом, зато они могут делать что-то совсем необычное, — с воодушевлением и блеском в глазах, как и всегда, когда темой разговора становились пси-способности, рассказала мне Белка.
— Это чистой воды — мой случай, — я пожал плечами. — А часто ли таким псионам получалось найти себе Пыль?
Почему-то Аня развеселилась, звонкими колокольчиками раструсив звуки смеха по комнате.
— Пыль — это величайшее сокровище, — строго сказала мне Белка, и назидательно положила указательный палец на мою грудь. — Вся найденная Пыль хранится на верхних ярусах, и её тратят лишь для того, чтобы дать самым талантливым псионикам особую силу. Даже не в награду — а для того, чтобы вручить им в руки ответственность. И после этого они должны служить
— Я понял. Человек с аномалией пси-способностей просто не сможет пройти сквозь сито отбора, — кивнул я. — А в порядке эксперимента кому-нибудь давали Пыль из таких людей?
— В порядке эксперимента? — округлила глаза Белка. Я запоздало опомнился, что для неё это, похоже, звучало как «выдать пост Президента в порядке эксперимента в какой-то стране» — для меня. И то, пожалуй, шансов на последнее было гораздо больше — главное, найти страну, какую не жалко даже собственным жителям.
— Ну, раньше-то Пыли больше было, — пояснил я. — Известно же, что Пыль не делает женщин псиониками. Значит, на вас уже пробовали, несмотря на её огромную редкость.
— Наверное, раньше и пробовали, — задумалась Белка. — Но аномалии пси-дара в былые времена, насколько я знаю, встречались редко. Псионические способности в наше время сильнее, чем в древности. Это потому, что самых способных забирают в Извлекатель последними, и у них больше шансов передать дар потомкам, — постепенно переходя на шепот, трагически сообщила мне Аня.
— Я понял, — тихо вздохнул я, чувствуя перемену её настроения. — Давай вернёмся к теме, хорошо, Аня? Так вот, все эти видения — это проблема, потому что я не могу с ними совладать. Они могут вывести меня из строя в любой момент. Я опасаюсь, что могу однажды вообще не выбраться.
— Однажды ты точно не выберешься, — хмуро согласился Шут в моей голове.
— Может быть, что-нибудь с этим можно сделать? — Белка обеспокоенно скользнула по моему лицу взглядом. — Обратиться к воспитателям? Давай дождёмся, пока всё не успокоится, и попросим помощи у них?
— Аня... — я замер, не зная, как ей сказать это. — Когда я пошёл за тем воспитателем... помнишь, когда мы вернулись из тоннелей? — она кивнула, и я продолжил. — Он сообщил мне, что срок моего дожития — двадцать лет. И они исполнились у меня ещё во время похода за Пылью.
По мере того, как я говорил, небесно-голубые глаза Белки заполнялись слезами неверия, обречённости и обиды. Её ладони неосознанно коснулись моей руки, и закаменели на ней. И лишь когда я произнёс последнее предложение, она вздёрнула в удивлении брови, словно уловила в моих словах неувязку.
— Как это — ещё во время похода? — не поняла Аня. — Почему тебя тогда они не забрали? Дали отсрочку?
— Нет, — хотя моя собеседница решила, что всё уже поняла, я возразил ей. — Мне не давали никакую отсрочку. Я вырвался оттуда. Трое псиоников их ранга не смогли меня остановить. Я вырубил их, и скрылся.
— Ты — Пыль-пробуждённый, пусть и непохожий на других, — опустила взгляд Белка, сразу поверив мне. — Наверное, так и должно было случиться.
— Теперь ты понимаешь, что воспитатели мне не помогут, — настойчиво сказал я. — Поможет мне только Пыль.
— Пыль? — удивилась Аня. — Но ты уже её принимал!
— Её можно принять дважды. Трижды. Сколько угодно раз — ей решать, — вдруг зашевелились мои губы, и я с удивлением и ужасом понял, что Шут вновь взял меня под контроль. Но Белка в этот раз не заметила во мне перемен — взгляд Шута оставался сейчас спокоен и не вызывал в других дрожь. Он спокойно и размеренно рассуждал.